Отлучки Торальфа воспринимались, конечно, проще, чем если бы речь шла о члене семьи. Он был только гостем и никогда не смог бы стать им настолько же близок.
— Расскажи, о чем ты сейчас думаешь. — Элен заметила, что у него какое-то необычное настроение.
— Я бы очень хотел описать это время: первые часы после захода солнца. Ты, кстати, знаешь, что бедуины не пользуются часами? Они ведут жизнь по лунному календарю. В магическую силу луны на западе мало кто верит. И неудивительно, ведь в Гамбурге, Лондоне или Париже ее вряд ли можно почувствовать. Но здесь, где почти невыносимая тишина и небо, полное звезд, грозит упасть на тебя, в полной мере чувствуешь огромную власть, которую луна имеет над людьми. Кто познал ее однажды, уже и время, и жизнь будет воспринимать по-другому. Как бесценный подарок. Иногда я, когда лежу здесь, испытываю истинное смирение. — Торальф посмеялся над собственными словами и продолжил: — Думаю, каждый должен быть счастлив, что может хоть немного пожить на этой земле. Каждый должен за то короткое время, которое у него есть, узнать как можно больше. А в движение нас приводят эмоции. Не понимаю, почему многие люди бездумно проживают дни и годы, изо всех сил пытаясь подавить свои чувства.
Элен не переставала удивляться, как легко Торальф говорит о самом сокровенном. Она никогда бы не подумала, что он так может. Судя по всему, Элен его недооценила.
— А тебе не жаль арабских женщин, которые вынуждены жить в гаремах? Мне бы там точно не хватало свободы.
— Какой свободы? Женщины, которые живут в гаремах, очень образованны. Они не ограничены в средствах, и это позволяет им учиться всему, чему они захотят. Они могут путешествовать, покупать себе дорогую одежду и посвятить жизнь уходу за собой. Они очень хорошо знают, как живут европейские женщины, и совершенно не завидуют их так называемой свободе. Вот ты… Ты действительно свободна?
Элен задумалась.
— Нет. Не свободна. Я бы многое хотела сделать, но не могу, потому что связана работой. Да и мои финансовые возможности не безграничны. А кто вообще свободен?
— Мы, европейцы, должны поучиться у представителей других культур тому, как понимать свободу. Человек свободен или не свободен тогда, когда может действовать спонтанно. Ни твоя жизнь, ни жизнь восточных женщин не идеальна. Лучше было бы подумать, которая из них приятнее. Пожалуй, ты понимаешь, что у самостоятельности есть обратная сторона.
— Ты так много думаешь о свободе. А может, независимость — твоя главная цель в жизни?
— Независимость? Ее каждый понимает по-своему. Скорее я стремлюсь уважать индивидуальность. Исламские правители в течение веков славятся своей терпимостью. А их общество вплоть до двенадцатого века было самым развитым. Мне совсем не нравится, что из зависти к богатству, которое эти люди за короткое время приобрели благодаря нефти, их называют тупыми верблюдами. Особенно после того, что случилось в Нью-Йорке. Могу себе представить, сколько ненависти в их адрес сейчас в прессе. Это несправедливо. Журналисты просто не знают, о чем говорят. Существует большая разница между исламом и исламским фундаментализмом. Ислам — это религия, вера, и ее нужно уважать. А фундаментализм — не более чем политическая уловка. От этой угрозы мир, конечно, должен защищаться. Только не нужно вместе с террористами преследовать религию! Это как винегрет, где ты не чувствуешь вкуса отдельных ингредиентов.
— Тебе очень нравятся арабы, да?
— Нет, нет. Не в этом дело. Мне точно так же нравятся и немцы, и американцы, и испанцы. У каждого менталитета есть свои слабые стороны. Но нелепо говорить, что кто-то лучше, а кто-то хуже. Именно у людей, которые не похожи на тебя, можно очень многому научиться. Я считаю, что недопустимо винить всю нацию в преступлениях одного фанатика. Знаешь, я очень много времени провел с арабами в пустыне. После этого становишься спокойнее, одиночество дает не только внутреннюю силу, но и развивает выносливость. И у этих людей с таким тяжелым взглядом очень топкая душа. Когда сидишь с ними вечером у костра, они могут совершенно запросто рассказать о своих мыслях и чувствах, причем делают это очень поэтично. И они совершенно не стесняются. Арабы не испытывают ни равнодушия, ни пренебрежения к своим женщинам. Наоборот. Они боготворят их. Приветствуют их желание быть красивыми. Если у нас мужчина устраивает скандал, когда женщина на полчаса занимает ванную, то на Востоке он может часами наблюдать, как жена прихорашивается. Но что меня больше всего поражает, так это то, что их женщины соблазняют мужчин словами. На Западе не понимают, что такое гарем. Мужчина выбирает себе не самую красивую наложницу, а ту, которая может вести приятную беседу. Потому что слово для них значит власть. Арабы любят вести со своими женщинами словесные дуэли.
— С вами в пустыне есть женщины?
— Нет. Если речь идет о делах, присутствие женщин нежелательно. Некоторые выезжают сюда с женами и детьми, но это очень затратно. Необходимо заранее привезти в больших количествах еду, оборудовать шатры. А детям нужно много игрушек. Арабы, несмотря на богатство, которое дала им нефть, не забыли жизненный уклад своих предков. Иногда бывает так, что традициями прошлого дышит настоящее. Мы же постоянно забываем, что никакая техника не сможет заменить человеческое тепло.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Например, даже тысяча телефонных разговоров ничто по сравнению с одним-единственным взглядом. Скажи, что могло бы сделать тебя счастливой, растрогало до глубины души? — Пока Элен думала над ответом, он продолжал: — Дорогое дизайнерское платье? Выигрыш в лотерею? Если хорошо подумать, приобретения могут лишь на миг удовлетворить нас. Даже к очень дорогому автомобилю через неделю привыкаешь.
Элен перебила его:
— А что делает счастливым тебя?
— Люди. И их очень немного, тех, с которыми я могу разделить свои радости и заботы, с которыми мы одинаково думаем и чувствуем. И есть еще одна очень важная вещь. Свобода. Я не хочу насильно быть привязанным ни к человеку, ни к месту, ни к религии. Если двое людей по доброй воле сближаются и одинаково сильно хотят одного и того же — это самое святое, что только может быть, и к этому нельзя вынудить.
— Ух… — вздохнула Элен. — Торальф, у меня просто нет слов. Веришь, ты сейчас сказал именно то, что у меня на сердце.
— Я на это надеялся. И так как мне кажется, что многие вещи мы чувствуем одинаково, я позвоню тебе снова. Чтобы рассказать, как тут замечательно. Как было бы здорово, если бы ты тоже могла все это видеть! Небосвод как телеэкран. Такого даже Голливуд не видывал. — Элен рассмеялась. — Правда! Честное слово! Хочешь, приезжай и посмотри сама.
— Торальф, ты за последнее время рассказал мне столько всяких историй. Веселых, глубокомысленных, странных, и вот еще одну. Я бы очень хотела оказаться рядом с тобой и насладиться этим моментом. Ты не боишься, что женщина может причинить тебе в пустыне неудобства?
— Нам не обязательно начинать с пустыни. Можно выбрать маршрут попроще. Что скажешь? По-моему, мы уже достаточно наговорились по телефону, пора увидеться.
