Гитара серебряно заливалась головокружительной мелодией и разве что мертвого не вовлекла бы в этот вдохновенный танец! Нежные одиночные переборы сменялись вольно-романтичным наигрышем, за которым следовали будто страдающие тягучие аккорды, и вдруг мелодия безудержно срывалась и неслась все сметающим бурным потоком! Вероника забыла обо всем на свете. Существовали только эти огненные звуки, только этот пламенный ритм – музыка нескрываемо страстной и непобедимой любви! И эта музыка, слившись с томным закатным солнцем, влилась в сердце Вероники, вплавилась в самую кровь, и от неведомого доселе чувства сбилось дыхание. Она прислонилась к стене – ее заметили.
– Эй, красотка, – обернулся гитарист, – иди к нам! Мы тебя не обидим!
Его серьга, задорно блеснув на солнце, ослепила Веронику, и она на секунду замешкалась.
– Ну, что же ты, сестренка?! – крикнула ей молодая цыганка. – Иди к нам! Эй, люди, посмотрите-ка на нее. Она мне кого-то напоминает! Верно, и я могла бы быть такой же опрятной и чистенькой, родись я в другом квартале, где-нибудь поближе к собору. А может, мы и были с тобой сестрами? А? Может, это цыгане (она повела рукой в сторону окружающих) меня выкрали и подбросили в Триану! Кто знает, сестренка, кто знает! Да ступай же сюда, мы не кусаемся!
– Я не боюсь. – Вероника тихо приблизилась и, прижав руки к груди, обратилась к гитаристу: – Вы так играли, сеньор! Как хорошо Вы играли!
Тот расхохотался, обнажив белоснежные зубы:
– Я и в прочих отношениях неплох, красотка! Ты не пожалеешь, если останешься со мной здесь. Ты такая глазастенькая и, как видно, шустрая, раз не побоялась перейти реку. Оставайся-ка со мной!
Все добродушно засмеялись, а цыганка постарше ткнула в бок свою товарку:
– Что, Зарема, по вкусу тебе речи этого пройдохи? Помяни мое слово, подружка, намучаешься ты с ним!
– Молчи, старая карга! – живо отозвался «пройдоха». – Еще никто на свете не упрекал меня безнаказанно!
Веронике не хотелось быть причиной их ссоры, и она примирительно пробормотала:
– Впрочем, мне ведь уже пора. Надеюсь, я не сильно побеспокоила вас.
Она хотела уйти, но Зарема подскочила к ней, возбужденно блестя бойкими глазами, и, уперев руки в бока, закричала:
– Видишь, Гонсалес, она отказывается! Ты отказываешься? Ведь ты же отказываешься пойти с моим любовником?!
Вероника поморщилась и отступила: это было уже чересчур. Один из присутствующих попробовал осадить молодую цыганку:
– Не обижай эту девушку, Зарема. Она, как видно, только из монастырских стен и не готова к твоей грубой речи.
– Ах-ах, мы же девушки! – Монисты и браслеты угрожающе звенели у самого лица Вероники. – Как я об этом забыла?! Мы так стыдливы! Ай-я-яй!!! А вдруг тебе понравится, сестренка? Вдруг понравится?! Откуда ты знаешь?
Сердце Вероники заколотилось в неясном чувстве – то ли страха, то ли смущения, то ли… Цыганка напоминала ей кого-то – кого-то неприятно знакомого. Она попятилась, но Зарема и не думала отступать.
– Гонсалес – парень не промах! И красавчик, каких не всякий день сыщешь! Одни глаза чего стоят: пропасть и огонь, а не глаза! Так что иди смелей, пока он зовет, – тебе понравится! Только не обессудь – я за это тебя убью! Как Бог свят, убью!!!
Она выхватила откуда—то из бесчисленных цветастых складок маленький кинжал. Окружающие примолкли и в напряжении ждали развязки. Но тут гитарист отбросил в сторону свой инструмент и перехватил запястье своей неистовой любовницы:
– Я не потерплю, красотка, чтобы кто-то здесь обращался со мной, как с несмысленным мулом! Кто это позволил тебе распоряжаться мною? Что до монашки или кто она там, пусть идет, откуда пришла. Мне нет до нее никакого дела, хотя девчонка недурна! Но у меня нет охоты связываться со Святой палатой. Твоя ревность, Зарема, сводит меня с ума, и я, пожалуй, покончу с тобой где-нибудь подальше от Севильи, чтобы ты своими воплями больше никогда не беспокоила ни меня, ни городскую полицию!
И он отвесил ей хорошую звонкую оплеуху. Толпа покатилась со смеху, а Зарема так взвыла, что Вероника подумала, не ударит ли та кинжалом любовника? Но Зарема, не смея обратить на него свой гнев, обернулась к Веронике:
– Это все из-за тебя! Из-за тебя меня бьют! Постой же, я тебе отомщу! Ты даже не представляешь, до чего мне хочется тебя ударить!
Во всем облике Заремы было столько беспощадной решимости и угрозы, что оставаться на месте было бессмысленно и опасно, и Вероника со всех ног бросилась бежать в сторону моста. Догоняла ли ее Зарема или нет, она не знала. Только сердце отчаянно колотилось в груди, и – проносились мимо дома, дома, дома… Не помня себя Вероника выбежала на берег, но моста нигде не было видно: наверное, она спутала направление! Вероника растерялась: «Куда теперь?» Чуть не плача, она брела вдоль берега, пока на нее не наткнулась полиция – альгвасил и два солдата с алебардами и небольшими щитами. Разумеется, им не понравилось, что она бродит одна без видимого смысла и цели в опасном районе и не сознается, как ее зовут и откуда она. И ситуация могла принять дурной оборот, если бы не вмешательство одного молодого сеньора (по виду – высокородного кабальеро) с приятным спокойным лицом и быстрыми карими глазами. Он разобрал, в чем дело, и взял на себя все разузнать и отвести девушку в обитель. Полиция удалилась.
От усталости и переживаний Вероника уже довольно плохо соображала и едва могла вспомнить название своего монастыря. На счастье, сеньор знал его местонахождение и сразу предложил туда отправиться, с чем Вероника с облегчением согласилась.
По пути они разговорились; она назвалась, он тоже сообщил свое имя – дон Цезаре. Сеньор оказался приятным собеседником, образованным и тонко чувствующим. Он с нескрываемым удовольствием слушал Веронику, отвечал на ее вопросы и задавал свои. Когда они уже подходили к монастырской ограде, он вдруг произнес, мягко беря ее за локоть:
– В тебе есть нечто, Вероника, к чему быстро привыкаешь. И без чего уже, кажется, я не смогу обойтись!
Она удивленно взглянула на него – сеньор смотрел пристально и вызывающе. И у нее слегка кольнуло сердце.
– Мне пора, сеньор. Благодарю за помощь и за уделенное мне время.
– Твоим провожатым быть приятно и нескучно. Но, вижу, ты направляешься не к воротам?
– Нет, сеньор. Мне не хотелось бы никого тревожить. – Она хотела обойти вопрос своего побега, но он сам догадался:
– Ты удрала через эту вот щель?! Храбрая девочка! Ты чудесная и нравишься мне все больше. Уже уходишь? Жаль! Ну, прощай. Думаю, не скоро я тебя забуду.
– Прощайте, дон Цезаре. Вы слишком добры ко мне.
Перескочив по холмику и камням через стену, она постояла немного, прислушиваясь: сеньор удалялся – его шаги быстро затихали вдали.
* * *
Никто не заметил ее отсутствия. Но пережитые днем приключения к ночи сказались – начался жар, и на вечерне проныра-Франческа заметила, что Вероника шатается и вся горит. Сестра Лусия хотела было тут же отправить ее в лазарет, но Вероника умолила чуть не со слезами мать настоятельницу просто остаться в келье:
