– Мне известен один адъютант сёгуна, господин Кицуно. Вы очень похожи на него, молодой человек.
– Господин Накаёри-но Кицуно – мой отец.
– Что я слышу! – Дама протянула руку и мягко коснулась его локтя веером. – Мне посчастливилось, что я познакомилась с вами: мой муж, господин Араи Мисимэ, и ваш достопочтенный отец воевали под знаменами одного отряда!
– Тогда это мне посчастливилось, уважаемая госпожа, что я беседую здесь с вами! Ведь отец так много мне рассказывал о господине Араи Мисимэ! Не будет ли большой дерзостью с моей стороны, – Тэдзуми совершил самый почтительный и глубокий поклон, – передать с вами искреннее приветствие и наилучшие пожелания вашему супругу?
– Я непременно это сделаю. А вы извините меня за устроенное испытание, пусть мой возраст послужит мне прощением. Но все же я не напрасно заговорила с вами, юноша. Теперь мне есть что передать супругу, кроме ваших, без сомнения искренних, приветствий, а именно: все, что вы рассказали о себе, а я слушала с большим вниманием и интересом, тоже будет передано и, уверена, станет для вас хорошей рекомендацией при дворе. Можете на это рассчитывать!
Она закончила беседу, сославшись и на то, что ее время истекло, и на то, что представление стало вульгарным, и отбыла. Барабаны громыхали теперь во всю силу, заглушая жалкие потуги бивы изобразить хоть какую-то мелодию. Танцовщицы, на радость неиствующей толпе, вытворяли невесть что, ничуть не заботясь не только о ладе или красоте танца, но и просто о пристойности происходящего. Недовольные зрители (женщины и несколько горожан) разошлись, зато оставшиеся были в восторге. «Ну и безвкусица! – поморщился Тэдзуми. – Хватит!»
Сначала он хотел покинуть русло и выйти на дорогу, но потом вдруг решил, что экипаж его пожилой собеседницы едет довольно медленно, а значит, его самого, следующего тем же путем, слишком долго будет видно позади. Этого не хотелось, и он принудил себя пройти сквозь толпу, чтобы следовать дальше по пересохшему руслу. «Мили через две-три русло, скорее всего, перестанет повторять изгибы дороги, – решил он, – тогда и покину его».
* * *
В кустах, густо разросшихся на склоне иссохшего русла, спал какой-то человек. Тэдзуми увидел его сапог, беспечно выставленный наружу. Возможно, с обратной стороны, от дороги, спрятавшегося и не было видно, но он явно не продумал все до конца: обойди кто вокруг и встань на место, где стоял сейчас Тэдзуми, убежище сразу будет раскрыто.
Тэдзуми молча, рассуждая сам с собой, пожал плечами: «Мне-то что? Интересно, конечно, кто это и зачем прячется. Но ведь любопытство – дурное качество!» И он твердо зашагал дальше, правда, как учил отец, «оставив позади свои уши», то есть, внимательно прислушиваясь, не раздадутся ли за спиной подозрительные звуки. Предосторожность оказалась нелишней: он успел сделать лишь пару шагов, как за его спиной не то что зашуршали, а прямо-таки затрещали кусты. Услышал бы и глухой! Тэдзуми махом извлек меч из ножен и прыжком развернулся, выставив оружие вперед и приняв стойку «готовность к отпору». Человек, пытавшийся приблизиться к Тэдзуми со спины, с воплем отпрянул. Но и Тэдзуми издал вопль:
– Проклятие! Опять ты?!
Перед ним стоял тот самый монах-христианин, которому он несколько месяцев назад дал денег. Францисканец тоже узнал его. Правда, испытал при этом иные, чем Тэдзуми, чувства:
– Мой молодой друг! Как я рад видеть вас!
– Не могу сказать, что наша радость взаимна, – невежливо буркнул Тэдзуми, убирая меч в ножны, и, от досады повысив голос, снова воскликнул: – Если бы я пошел по дороге, за экипажем той госпожи, я бы не встретил тебя! О, Будда, что за выбор я сделал! Кстати, ты сам что здесь делаешь?
– Пробираюсь в направлении Киото, обходя по возможности населенные пункты, и дальше на запад.
– Не слишком же быстро ты пробираешься! – усмехнулся Тэдзуми.
– Да, обстоятельства не благоприятствуют мне, – признался францисканец и тут же спохватился: – За исключением встречи с вами, мой друг.
– Ты потерял много времени.
– Я сильно подзадержался, это правда, и все это время, можно сказать, я жил на ваши средства. Но думаю, не терял времени даром: за эти месяцы мне удалось – с Божьей помощью, разумеется, – раскрыть немало сердец к свету евангельских истин.
– Вот, значит, на что ушли мои деньги.
– Нет-нет! – Христианин даже испугался предположению Тэдзуми. – Я знаю, что некоторые мои несчастные собратья пользовались бедностью крестьян и подкупали их для обращения в новую веру, но, клянусь, я не подкупал никого! Слово истины само открывало сердца и умы!
– Знаешь, наш сёгун тоже не терял времени даром и издал еще один очень строгий указ относительно вас, христиан. Вы слишком активно стали совать нос во внутренние дела нашей страны. Кое-где крестьяне перестают выполнять свои обязанности и бунтуют.
– Мои собратья по вере, иезуиты, появились здесь первыми очень давно, много десятилетий назад. Их проповеди японцы слушали охотно и с большой почтительностью. Приходили даже буддистские священники! Но приходится признать, – францисканец сокрушенно вздохнул, – что иезуиты проявили слишком много ненужного рвения, вмешиваясь в политику и другие внутренние дела.
– Сначала иезуиты, потом францисканцы. Это что, секты? И похоже, меж вами нет согласия?
– Не секты, ордена-братства! Они выполняют различные задачи, служа одному, Единому, Богу. И хотя между людьми и правда бывает несогласие, но в главных вопросах мы едины.
– Как бы то ни было, указ сёгуна придется выполнить вам всем.
Францисканец немного помолчал и проговорил (нисколько не смутившись!), а в голосе его появились интонации, приятные Тэдзуми: твердость, уверенность в себе, бесстрастие:
– Нас, христиан, гонениями не устрашить. От грехопадения и доныне дьявол изводит род людской своими нападками и сеет вражду как между народами, так и меж отдельными людьми. Особенно он ополчается против тех, кто несет другим слово истины. Но нас не устрашить! Христиане – воины Христа.
Последние слова очень понравились Тэдзуми. Христиане – воины? С этим следует разобраться.
– Как, ты сказал, тебя зовут?
– Луис Сантъяго. Падре Луис Сантъяго.
– Первые звуки твоего имени мне не выговорить. Руис-сан?
– Ну, пусть будет Руис. К этому мне не привыкать: для вашего языка у меня неблагозвучное имя. Но я так и не знаю вашего имени.
– Накаёри-но Тэдзуми. Тэдзуми. Разрешаю тебе звать меня так.
– Рад познакомиться, Тэдзуми, – как ребенку, улыбнулся падре.
– Мне пора идти, так что на этом и расстанемся.
– Господь наш Иисус Христос да пребудет с тобой, мой друг!
– Кто этот Иисус, которого ты поминаешь?
– Он Бог!
– Ваш бог?
– Пока ты не знаешь, что и Твой!
