– Я приму это к сведению, – надменно кивнул Клавдий и менторским тоном добавил: – Вы двое с пользой проводите время на Форуме. Впрочем, вас замечали не только там. Особенно тебя, Марк.
Его тон продолжал злить Марка: «Мало мне Гая, теперь всякий щеголь, считающий себя лучшим римлянином лишь потому, что не слагает стихов, как грек, будет поучать меня!» И он непременно вспылил бы, но в разговор опять вмешался Валерий, словно не расслышавший последней фразы Клавдия:
– На Форуме бывать полезно во всех отношениях. А Метелла мы знаем и не понаслышке: он нередкий гость в доме Марка.
– В доме Луция Гаэлия, – колко поправил Клавдий.
– В доме Луция, – сдержанно согласился Марк, – моего приемного отца.
– Коего ты почитаешь, как велят нам отеческие законы и старые добрые нравы. – Едкая улыбка не покидала губ Клавдия.
– Да, почитаю. Весьма почитаю.
– Верно ли, что его дружба с Метеллом коренится в равно свойственной им обоим суровости, гордой надменности и презрении к римской толпе?
– Сколь Луций ни суров, с моей стороны было бы глупо и самонадеянно пренебрегать его советами!
– Я слышал, он настолько суров и неприступен, что сами советы его получить затруднительно? – Клавдий откровенно клонил к чему-то неприятному.
– На что это ты намекаешь? – осведомился Марк, хотя уже догадывался: «Моя ода „К пчелам“, похоже, дошла до этого прощелыги!»
Валерий удивленно переводил взгляд с одного на другого. Марк побледнел от злости, а Клавдий процитировал:
Создан божественно мед: ароматен, полезен и сладок, – пользу здоровью приносит и, радуя, вкус услаждает. Только добраться до меда порой невозможно: те, кто богами назначен к обильному медоношенью, сами же пчелы нас гонят и жалят – обидно и больно! – и от полезного меда укусами нас отгоняют!
Щелчком пальцев подозвав раба и улыбнувшись на прощание, Клавдий удалился.
После продолжительной паузы Марк проговорил:
– Я – осел! И как меня занесло в ту же таверну, что и Клавдия?!
– Признайся уж лучше, что ты напился – как осел! – когда вы вместе с Клавдием оказались в одной таверне! И болтал лишнее!
– Именно. Луций в тот вечер выбранил меня за то, что я не тем тоном задал ему вопрос. Потом – за то, что я недостаточно полно и связно изложил его урок философии. Потом мне досталось, от него же, за то, что я пренебрегаю утренними беседами с ним (когда я и вовсе не знал, что он ждал меня – оказывается, мне, тупице, следовало догадаться). А напоследок мне было отказано в оплате бесед с греческим ритором: их-де всех давно пора гнать взашей из Рима! «Достаточно и отечественных дарований! Чаще бывай на Форуме!» Впрочем, тут я с ним согласен, хоть он меня и не понял: я не просил денег! О риторе же хотел узнать мнение самого Луция и спросил лишь следующее: полезно ли посещать занятия и беседы с таким-то? Но Луций в ответ разразился бранью, что он не даст ни обола на каких-то проходимцев, опустивших высокое ораторское искусство до прозаического ремесла, которому нынче модно и выгодно обучать римских невежд: «А ведь еще несколько лет назад Сенат издал указ об изгнании из столицы иноземных риторов! Так нет же – они процветают благодаря таким недоумкам, как ты!»
– Ты попал под горячую руку.
– Это мое ежедневное упражнение. Странно, что он ни разу не сек меня.
– Не о чем жалеть! Может, он даже рабов не бьет?
– Не бьет рабов! Вот еще! Порки – ежедневно! Луций нетерпим к малейшим провинностям, даже самым безобидным и непреднамеренным. Однажды мне пришлось утешать старого слугу, нещадно выпоротого за то, что поставил блюдо не так ровно, как велел хозяин. «Он плохо видит? За столько лет мог бы научиться все делать на ощупь! Пусть благодарит, что его не выбросили на улицу, когда он потерял сноровку!» Старик битый час рыдал у меня на плече.
– Да-а, нрав у Луция крут. Что ж, а затем…
– Затем в расстроенных чувствах (не из-за ритора! Из-за непонимания и самого тона разговора!) я отправился в одну таверну в квартале Субура, где и наткнулся на всю эту компанию во главе с Клавдием. Вернее, это они на меня наткнулись, я уже давно там сидел.
– И дальше вы пили вместе?
– Я пил до них, пил бы и без них дальше, но при них следовало, конечно, остановиться. Да что теперь говорить! Я читал какие-то свои стихи… У Клавдия хорошая память.
– И он не глуп. Но сплетничать он не станет. С него довольно, что он уколол тебя и владеет твоей тайной, это он любит. Забудь, не беспокойся.
– «Не беспокойся». Нет уж! Мне, дураку, наука: не пей с кем попало! Знаешь, я, пожалуй, установлю для себя некоторые твердые правила. А ты, если нарушу, бей меня палкой!
– Поручи лучше Гаю – он будет счастлив.
* * *
«Я так и слышу твой иронический голос: „Уж не стыд ли уводил тебя, дружище Марк, подальше от дома, в притоны Рима? Куда ты и канул, к моему огорчению, прямо накануне столь неожиданного отъезда!“ Нет, Гай, не стыд. И не в римских притонах, обрадую тебя, провел я последние дни. Но далее оправдываться не стану: некоторые знакомства я обретал действительно рискованно-случайно…»
* * *
Марк, уткнувшись взглядом в булыжник мостовой, не разбирая дороги, удалялся от театра в сторону окраины. Мысли, толкаясь и путаясь бестолковым хороводом, все крутились вокруг последнего разговора с Валерием – о Терции, о браке. И все звучал в голове монотонно-наставительный голос Луция.
Солнце клонилось к закату. Длинные тени невысоких строений все чаще падали на лицо, а камни под ногами постепенно мельчали. Все больше попадалось выбоин, пока мостовая окончательно не сошла на нет. Теперь кальцеи Марка, тихо шурша, ступали по гравию.
Он поднял голову. Этой окраины он не знал. Двух– трехэтажные ветхие домишки хаотично и неряшливо лепились друг к другу, как мидии к днищу старого корабля. Крыши одних, из-за неровности почвы, утыкались в нижние этажи других. Фасады то выпирали вперед, словно колченогие уроды, тщетно пытающиеся держать ряд, то, будто стыдясь своей неприглядности, отступали-прятались поглубже.
«Где это я? – спохватился Марк. – До Палатина и Форума отсюда явно далековато!» Он огляделся. Местность выглядела до того неказисто, что впору было если не испугаться, то озаботиться. Но ленивые лучи заката так густо вызолотили щербатые стены домов, а мягкий вечерний ветерок так неспешно-ласково овевал разгоряченную ходьбой и неприятными размышлениями голову, что этот, мягко говоря, небогатый район вдруг показался Марку даже уютным. Его мысли приняли более непринужденный оборот: «Впрочем, стоит ли торопиться с возвращением? Не поискать ли таверну?»
У распахнутой настежь двери одного из домов Марк заприметил девчушку лет пяти, сосредоточенно и деловито ковырявшую в носу, и решил справиться о дороге. Он приблизился и вложил в голос как можно больше дружелюбия:
