— Спасибо… — растерянно спрятал он глаза. — Да, а там что, два замка?
— Нет, один.
— А зачем второй ключ?
— Он от машины. Я взяла ее у отца. Правда, не «Порше», а обычные «Жигули». Но это не самое страшное: если тебя остановит милиция, то объяснять, как ты оказался за рулем этой машины, придется долго и нудно. Тебе вполне могут пришить еще и угон автотранспорта!
Теперь Чернов сам едва не заплакал. За последнее время он стал очень чувствительным.
— Ты… — забормотал Федор.
— Проехали! — грубовато отрезала Рита.
Она опять подражала ему. И опять из его арсенала перенимала не самое лучшее.
Глава 14
Квартира старушки находилась почти на самом верху огромного двадцатичетырехэтажного дома, неотличимого от множества других таких же гигантских зданий, в изобилии настроенных в спальных районах Москвы. Люди в подобных «ульях» практически не знают друг друга, разве что ближайших соседей, поэтому Чернову вряд ли стоило опасаться, что кто-то обратит на него внимание. И все же, не желая подставить Риту, да и себя тоже, он проявил максимальную осторожность.
Остановив презентованную ему «Ладу» у нужного подъезда, Федор минут пять осматривался. Было уже совсем темно и если появлялся кто-нибудь из жильцов, то, как правило, сразу направлялся домой, не задерживаясь на улице. Только какая-то женщина выгуливала поблизости собаку, но она оказалась из соседнего подъезда и, как только там скрылась, он вошел в подъезд и поднялся на нужный этаж.
На лестничной площадке было четыре двери. За одной орал телевизор и плакал ребенок. За другой стояла тишина и, похоже, там вообще никого не было. А из-под третьей тянуло жареным мясом и желудок Чернова спазматически сжался — не считая чашки кофе, выпитой на Кузнецком Мосту, и стакана пива в клубе Роднянского, целый день он больше ничего не ел.
Замок на двери старушки был обычный, английский, и Федор легко с ним справился. Да и запирать здесь особо было нечего. Все жилище Риткиной бабушки состояло из одной комнаты и крохотной кухни, где с трудом помещались газовая плита, раковина, холодильник, навесной шкафчик и столик с двумя табуретками. В комнате же стояли незамысловатая стенка, диван, телевизор и большое кресло, в котором, очевидно, пожилая женщина проводила большую часть времени.
Холодильник оказался пуст — скорее всего, перед своим отъездом на дачу хозяйка тщательно очистила его. К счастью, в шкафчике Чернов обнаружил чай и пачку печенья. Кое-как перекусив, он упал на диван и практически мгновенно уснул. Усталость от бесконечного, выматывающего, вместившего так много событий дня взяла свое.
Однако отдых Федора был совсем недолгим. Около трех ночи он сначала заворочался, что-то забормотал, потом, избавляясь от какого-то кошмара, включилось его сознание и уже не дало уснуть до самого утра.
Как и большинству людей в современном мире, Чернову никогда прежде не приходилось ощущать себя существом, за которым ведется охота. А именно сейчас милиция охотилась за ним. Даже теоретически он не мог представить прежде подобную ситуацию. Причем это была не игра: в результате таких забав можно было надолго лишиться свободы, а может быть, и жизни. А значит, он не имел права на ошибку, и это очень напрягало.
Обычно перед человеком не возникают слишком жесткие дилеммы, если он, конечно, не разведчик, минер или каскадер. Ну не сдал ты экзамен — сдашь в следующий раз. Обошли тебя в спортивных состязаниях или на службе? И это поправимо. Надо только хорошенько потренироваться, поработать. И лишь потерю десяти — пятнадцати лет жизни, проведенных в тюрьме по ложному обвинению, ничем нельзя было компенсировать.
Лежа на диване в чужой квартире и глядя в темноту, Чернов физически чувствовал, что теперь весь мир стал для него враждебным. С того момента как он пустился в бега, опасность подстерегала его на каждом шагу, на каждом перекрестке. Он никому не мог доверять или почти никому. И у него не было права расслабиться даже на секунду — слишком дорого за это пришлось бы заплатить.
От тяжелых мыслей голова разламывалась на части, а руки и ноги сковывал противный, липкий, унизительный страх. Он пытался каким-то невероятным усилием своего серого вещества найти выход из создавшегося положения, перенестись за ту грань, за которой скрывалась спасительная догадка, обнаружить какой-то общий стержень для обрушившихся на него неприятностей, но это никак не получалось. События последних дней распадались на несколько совершенно не стыкуемых друг с другом кусочков, фрагментов. Общим для них было, пожалуй, лишь то, что все хотели за счет Федора решить свои проблемы.
В одном из этих пространственно-временных отрезков присутствовал цинично-ироничный Сухоруков, сорвавший куш в двести тысяч долларов и удовлетворивший терзавшую его прежде жажду мести в отношении своего шефа. В другом — существовал жизнерадостный, румяный Кисин, имевший хорошую перспективу получить гигантское страховое возмещение. В третьем — следователь Павленко упрямо пытался сделать Федора козлом отпущения для всех грехов, навесить на него чужие преступления. Но в единое целое эта мозаика никак не складывалась.
В шесть утра, когда жильцы громадного дома только-только начали просыпаться и опасность столкнуться с кем-то на лестничной площадке была невелика, Чернов ненадолго выскочил на улицу. В располагавшемся поблизости круглосуточно работающем супермаркете он купил бритву и кое-что поесть. Чтобы поменьше находиться на людях, продукты он не выбирал, а брал то, что попадалось под руку. Весь его поход — от двери до двери — занял двадцать минут.
Возвратившись в квартиру старушки, Федор первым делом побрился, а затем встал под душ, открыл холодную воду и постоял под ледяными струями, пытаясь вернуть своему телу и мыслям бодрость. Но настроения ему это так и не подняло. Обычные приемы, позволявшие справиться с мелкими неприятностями, в этот раз не помогали.
После водных процедур он пошел на кухню, приготовил себе яичницу с колбасой и не спеша позавтракал. Да и куда ему сейчас было спешить, в тюрьму?
Около половины восьмого со всеми делами было покончено. Нужно было что-то предпринимать, но Чернов не знал что. Опять перебравшись в комнату, он поставил кресло напротив окна, уселся в него и стал наблюдать, как начинается день, слушать, как оживает дом. Сквозь тонкие бетонные стены, пол и потолок доносились топот детских ног, смех, голос теледиктора, читавшего сводку утренних новостей, музыка, звуки льющейся в ванных воды, рычание труб. А потом стали поочередно хлопать двери — жильцы расходились на работу.
К девяти часам утра в доме установилась почти полная тишина, однако это не сказалось на плодотворности размышлений Чернова. Никаких новых идей относительно того, как распутать тайну похищения бронзовых танцовщиц и снять с себя подозрения, у него не появилось. Впрочем, это были даже не размышления, а какой-то ступор.
В одиннадцать же сердце Федора едва не разорвалось в клочья, так как из прихожей послышался легкий скрежет проворачиваемого в замке ключа. Он вскочил, лихорадочно соображая, куда бы ему спрятаться. Нервы его уже были ни к черту, и прежде всего он, конечно, предположил самое худшее. Но в этот момент дверь открылась и в квартиру быстро вошла Рита.
