— Знаешь, у меня есть несколько редактур… — И забарабанила пальцами по манжету рукава. — Ты не возражаешь?
— Отнюдь. — Подумаешь, еще десяток бессонных ночей.
— Вот и хорошо, — кивнула Рита. — Тогда я практически войду в график.
Она улыбалась. Ради этого стоило недоспать.
А кроме того, теперь я могла испечь на десяток пирожных меньше.
— Что ты мне принесла? — спросил Флейшман, едва я переступила порог.
Я бросила на диван два пакета с рукописями и взяла на руки Максуэлла, который радостно меня облизал.
Уэнди, которая пришла к обеду, что случалось крайне редко, сидела за столом, поставив на него тостер и положив на колени газету. Поморщилась, увидев собачьи нежности.
— Отвратительно.
— Но восхитительно отвратительно. — Я чмокнула Максуэлла в нос.
Флейшман сунулся в оба пакета, на лице отразилось разочарование.
— Книг нет?
— Почему нет? Там только книги.
Он уселся на диван.
— Но мне нравятся те, что в обложках.
— Завтра принесу. Но сегодня нужно просмотреть эти и выяснить, есть ли в них что-нибудь путное.
— Ага! — кивнул Флейшман. — Это я могу сделать.
Я опустила щенка на пол, скрестила руки на груди.
— Разве ты не устал?
— Господи, нет. Проспал весь день. А вот у тебя измученный вид.
— Я, между прочим, целый день работала. — Я смотрела на Уэнди, которая запихивала ножницы в тостер. К розетке она его не подключила, но все выглядело очень уж странно. — Что ты делаешь?
— На дне тостера кусок бублика, — ответила она, не прерывая своего занятия. — Если его там оставить, может случиться пожар.
— Как ты узнала?
— Ты про что? Он же в тостере!
— Я знаю, но что заставило тебя посмотреть в него?
— Я его чистила. — Уэнди повысила голос, в нем слышались нотки раздражения.
Флейшман и я переглянулись. Просто удивительно, какие идеи приходили Уэнди в голову. Вероятно, причину следовало искать в телевизионных шоу о домашнем хозяйстве. Она прямо-таки прилипала к экрану, и это при том, что у самой не было даже собственного стенного шкафа.
Уэнди продолжила возню с тостером, а Флейшман вытащил из пакета одну из рукописей и пролистал.
— Длинная, однако. — Мне они все казались длинными. — Могу я ее прочитать?
— Зачем?
Он расправил плечи.
— Я чувствую, что должен поспособствовать твоему карьерному росту. Плюс мне просто нравится читать эти книги. Они открыли для меня совершенно новый мир. Мир любовного романа.
Я усмехнулась:
— Только будь осторожен. Не расплескай пиво. Рукописи нужно вернуть авторам.
Его глаза широко раскрылись.
— А если вы захотите купить роман?
Я почувствовала, как мои губы пренебрежительно изогнулись.
— Это вряд ли.
— Готово! — воскликнула Уэнди. Ножницами она ухватила приличный кусок бублика, который цветом уже не отличался от угля. Пристально всмотрелась в него, потом повернулась ко мне. — Это ты любишь бублики с кунжутом?
Как же быстро она нашла виновника!
— Я и не заметила, что он туда упал. — Я даже не могла вспомнить, когда в последний раз обжаривала бублик в тостере.
— Этот маленький кусочек мог привести к пожару, который выжег бы всю квартиру, — назидательно сказала Уэнди.
Я упала на стул, чувствуя себя безответственной поджигательницей.
Флейшман уже устроился на диване с выбранной рукописью.
— Я точно знаю, что найду золотую жилу. Думаю, эта работа — мое призвание.
— Но это же не твоя работа, — возмутилась Уэнди.
Она бросила на меня предупреждающий взгляд, хотя, честно говоря, я не видела ничего дурного в том, чтобы позволить Флейшману читать присланные в редакцию рукописи.
Я заснула посреди чего-то с названием «Необычные роды», романа о мужчине-акушере, который влюбляется в одну из своих пациенток. Успела отметить несколько несуразностей. Во-первых, завязка: врач, у которого ярко-рыжие волосы, принимает роды в автобусе. Я попыталась представить себе женщину, которая корчится от родовых схваток в муниципальном автобусе. Неужели кто-то захочет такое читать?
И вообще сама идея выбрать в качестве героя мужчину-акушера. Какому мужику захочется изо дня в день измерять у женщин шейки матки и делать эпизиотомии
[45]
?
Разумеется, не следовало забывать о чуде рождения…
Но эпизиотомии при этом оставались.
Или во всем мире от подобных деталей мутило только меня?
Где-то на третьей главе я упала на диван, закрыла глаза, а очнулась около четырех утра, после чего доползла до собственной постели. Услышала, как Флейшман похрапывает в своем углу, и задалась вопросом, давно ли он прекратил поиски золота.
Как только голова коснулась подушки, я вновь вырубилась.
Когда разлепила глаза в следующий раз, сквозь жалюзи просачивались солнечные лучи, а Флейшман стоял у моей кровати с чашкой кофе.
— Тебе лучше поторопиться, а не то опоздаешь.
Я села, с благодарностью взяла кружку с изображением Зигги
[46]
— мы заметили ее в каком-то магазинчике в одну из субботних распродаж, и я нашла изображение забавным. И тут же подумала о кружке Мэри Джо с девочкой Кэти. Эту, пожалуй, изготовили еще раньше.
— Я докопался до золота, — объявил Флейшман.
Я рассмеялась:
— Неужели нашел что-то более сверкающее, чем «Необычные роды»?
Он не разделил моего веселья.
— Я нашел нечто такое, что решит твою судьбу.
— Мою судьбу?
— Обеспечит тебе безоблачное будущее. И, честно говоря, начинаю сомневаться, заслуживаешь ли ты этого. Судя по твоей реакции, я мечу бисер перед свиньей.
— Сейчас только семь утра.
— Ты должна прочитать эту рукопись, Ребекка. Она так хороша! У меня по коже мурашки бежали, особенно в конце!
Я нахмурилась:
— Ты прочитал всю рукопись?
— Разумеется. Ты вырубилась в девять, но я-то не спал до половины первого.
Я застонала. Так много хотела сделать вчера вечером, а вместо этого заснула. Теперь придется тащить обе рукописи обратно в редакцию. Непрочитанными.
