Как бы там ни было, Мэгги выходила замуж за человека, занимающего высокое положение. Ей предстояло блистать в светских салонах иностранных столиц. Мама бурно хвасталась за спиной у дочери своим соратницам по «Женскому институту»:
[30]
— Нет, мы еще не знаем, куда его отправят. Конечно, они бы предпочли жить в Европе. Джереми прочат блестящую дипломатическую карьеру.
Мэгги уже забыла, как выглядела комната, где они провели первую брачную ночь. Она — в ночной рубашке с оборками, он — в полосатой пижаме, оба первый раз наедине в спальне. Муж оказался нежным и понимающим и ни тогда, ни потом не требовал от нее в постели спортивных подвигов, как теперь показывают в кино. После болезненной потери девственности она со временем стала получать настоящее удовольствие от любовных утех, хотя с годами они становились все более редкими.
Мэгги унеслась мыслями на много лет назад, в медовый месяц. Как же она тогда была счастлива! Каким немыслимым подарком судьбы ей казалось то, что прекрасный принц и в самом деле женился на ней! Просто произнес «Согласен» и ласково взглянул на нее через покров фаты, напоминавшей белую пену. Однажды они гуляли по Новому мосту,
[31]
держась за руки. Мэгги, хотя и знала о нелюбви Джереми к проявлениям чувств на людях, все-таки не сдержалась — подпрыгнула и пылко обняла его. А он подхватил ее на руки и стал качать, как ребенка, а потом сделал вид, будто хочет сбросить с моста в Сену. Потом она очень редко видела мужа в неформальной одежде. Его и в гроб положили в пиджаке с галстуком. А в Париже он ходил в джемпере и в брюках свободного покроя, которые называл слаксами. Спал до обеда, а потом вместе с молодой женой коротал время за одним и тем же столиком в кафе «Флор», наблюдая за посетителями.
Теперь Мэгги пыталась хладнокровно оценить, что имело для нее большее значение — счастливые годы супружеской жизни или внезапный и трагический ее финал. Когда изначальный огонь страсти потихоньку угасает, очень велик соблазн прийти к выводу, будто счастья не было вовсе. Но это лишь полуправда. «Меньше знаешь — лучше спишь» — гласит народная мудрость. Мэгги была вполне счастлива в своем неведении, не зная о том, что ей приходилось делить мужа с Мойсхен, Дельфиной и другими женщинами из Рима и Будапешта. И она не чувствовала себя обделенной — вероятно, то, что перепадало им, ей было не нужно.
Неожиданный стук в дверь прервал ее размышления. Она торопливо надела туфли:
— Кто там?
— Мадам, это я, Золтан.
Мэгги открыла дверь. Водитель деловито прошел к телевизору и включил его. На экране крупным планом показывали женщину с безупречной кожей и широким ртом; магнетические глаза цвета нефрита пронизывали зрителя каким-то почти нечеловеческим взглядом. Бледно-розовые подвижные губы шевелились, произнося какие-то слова, по смыслу похожие на вечерние новости.
— Дельфина, — сообщил Золтан.
Мэгги как завороженная приникла к экрану. Наконец светлые губы замерли. Дельфина сложила в стопку лежавшие перед ней на столе бумаги, пожелала зрителям приятного вечера и исчезла. Все благодушные мысли Мэгги о Джереми и их супружеской жизни моментально исчезли.
— И как только она все это запоминает? — с завистью поинтересовалась она. — Столько выучить наизусть…
— Да нет, она читает новости, — сказал Золтан. — Все так делают.
— Но она же не смотрела в бумаги.
— Просто перед ней находится экран с текстом. Называется телесуфлер. Я работал на венгерском телевидении.
Мэгги все сидела, уставившись в пустой экран. Потом спросила:
— Полагаю, ты не прочь пообедать?
Она выбрала маленькое бистро на углу улицы Гранд-Августин. Золтан опасливо изучал меню.
— Она само совершенство, — посетовала Мэгги.
— Не беспокойтесь, — ответил Золтан, наливая вино. — Вы обязательно что-нибудь придумаете.
— Пожалуй, надо сделать ее менее совершенной, — сказала Мэгги, с аппетитом хрустя овощами. У нее в голове уже зародилась идея…
На следующий день Мэгги потребовала от Золтана отвести ее к дому, где жила Дельфина. Окна квартиры действительно выходили на Сену, где неспешно проплывали речные трамвайчики. Оттуда доносились взрывы громкой музыки и зычные голоса гидов. Она подняла голову и посмотрела на развевавшуюся в приоткрытом окне белую занавеску. Именно там Джереми пил «Кир» с женщиной, похожей на гейшу, и вдыхал дразнящие ароматы, вплывавшие в комнату из крошечной кухни. Мэгги заскрежетала зубами и решила, что Дельфина заслуживает публичного унижения.
Вечером, за тарелкой говядины по-бургундски, она поделилась своей идеей с водителем:
— Золтан, я тут подумала: раз ты работал на венгерском телевидении, то почему бы тебе не устроиться на канал «Антенн-2»?
— Мадам, вы забываете, что я венгр, — напомнил Золтан, с выражением неодобрения на лице ковыряя в тарелке вилкой. — Знаете, эта говядина ужасно французская…
Золтан стал часто отсутствовать, заверяя Мэгги, что работает над воплощением ее плана в жизнь. Во время предыдущего пребывания в Париже он успел обзавестись двумя-тремя приятелями и теперь каждый день ездил в пятнадцатый arrondissement,
[32]
часами сидел в баре напротив телецентра, заводя дружбу с рабочими, заходившими туда в конце рабочего дня.
— Я внедряюсь, — объяснял он нетерпеливой Мэгги за ужином, все в том же бистро на углу. — Устанавливаю необходимые контакты.
— Контакты, — недоверчиво повторила она. — Ты делаешь это на французском?
— Je parle pas mal,
[33]
— произнес Золтан с ужасным венгерским акцентом. — Особенно плохие слова. Я их много знаю!
Каждый вечер они смотрели по телевизору программу Дельфины. Чувствуя себя жалкой и убогой, Мэгги пристально рассматривала безупречно гладкую кожу и сияющие волосы медового цвета, восхищалась безукоризненной элегантностью стильных костюмов ведущей теленовостей. Она мечтала, чтобы длинные ресницы Дельфины вдруг склеились и та не смогла разглядеть подсказку на экране. Тогда сладкозвучные фразы перестанут слетать с ее глянцевитых губ. Или чтобы кто-нибудь уговорил ее выпить перед самым эфиром какой-нибудь темной жидкости, от которой бы у нее почернели зубы. Или, подсказывала воспаленная фантазия, как здорово было бы надрессировать богомола, чтобы он забрался к ней на плечо и залез в красивое ухо, напоминавшее морскую раковину.
Необходимость полагаться на усердного, но медлительного Золтана очень раздражала Мэгги, однако ей пришлось смириться, ведь без него она не могла осуществить задуманное. Только бы он управился поскорее! Надо было чем-то заполнять долгие дни, пока Золтан отсутствовал. Мэгги старалась как могла: ходила по музеям, рынкам, книжным магазинам, иногда — в кинотеатр, смотреть старые черно-белые фильмы. Ей нравилось ходить в Люксембургский сад, садиться на скамейку и наблюдать за бегунами, влюбленными парочками и детьми, которые выстраивались в очередь, чтобы покататься на пони.
