– Заскучала, малышка?
– Прости нас, Анюта.
Два парня, дурачась и смеясь, приподнимают ее над полом. Они такие веселые и такие ласковые, что у Ани нет сил сердиться. Она украдкой смотрит на часы и с удивлением осознает, что выбирали они модель всего пятнадцать минут. «И за пятнадцать минут я все решила и обиделась? – Этот вопрос еще даже не формулируется до конца, как Ане становится стыдно. – И потом, бабушка всегда говорила, что у ребят должны быть свои мужские интересы. Они не должны подчиняться женским правилам». Аня до конца еще не осознает эту мудрость, эти слова еще не становятся ее глубоким убеждением, но она вспомнила их и приняла. Мужчины другие. В шестнадцать лет она на это обиделась, в двадцать три она с этим смирилась, в сорок пять она будет их за это уважать. И лишь где-то далеко промелькнуло: «Я тоже хочу так дружить. Дружить с ними». Об Андрее в этот день она так и не вспомнила.
А он ждал, что Аня ему позвонит. Он специально не набирал ее номер в надежде, что она заволнуется, может быть, даже будет нервничать и ревновать. Он поминутно проверял, не разрядился ли телефон и не пропустил ли он случайно звонок или сообщение. Он не паниковал и не расстраивался. Но он злился. И не знал, как ему поступить. Терять Аню он не собирался.
Не собирался терять Аню и другой человек. Только смысл в это понятие он вкладывал совсем иной. Мысль его работала напряженно и четко. Он тщательно продумал завтрашний день, и теперь необходимо было хорошо и так же тщательно подготовиться к нему. Времени оставалось совсем немного…
У Юльки оказались на редкость компанейские и легкие на подъем друзья. Та же самая компания, что гуляла в кафе только позавчера, сегодня с утра – по случаю выходного дня – уже сидела в летнем кафе около автовокзала и шумно и весело обсуждала предстоящий маршрут. Вчера вечером поступило предложение проехаться на какой-нибудь дальний пляж, лучше всего совсем дикий и труднодоступный, чтобы поплавать в чистой, не взбаламученной курортниками воде, половить мидии и, поджарив на открытом огне, насладиться их неповторимым вкусом в сочетании с холодным пивом. Предложение принято было единогласно еще вчера, а с маршрутом решили определиться с утра. И теперь вот определялись. В круглосуточном кафе, кроме них, никого не было. Только на автовокзале несколько человек слонялись в ожидании нужного рейса. Утреннее солнце только-только окрасило верхушки деревьев. Было прохладно и свежо. Ребята никуда не торопились. В общем-то выбор был уже сделан – небольшой поселок с романтическим названием «Сорок третий километр» подходил по всем параметрам. Автобус в нужном направлении отправлялся через 20 минут.
Глухой хлопок прорезал ленивую тишину выходного утра неправильным неестественным звуком. Было в нем что-то такое, что заставило не просто обернуться, а вздрогнуть. Почему-то сразу стало тихо, и тишина эта тоже была неправильной. И в этой неправильной тишине отчетливо заскрежетал металл. Большой автобус, подъезжавший к вокзалу, сильно накренился и стал медленно заваливаться на бок. Ребята, вскочившие от звука взрыва, замерли и стояли как окаменевшие. Все смотрели на автобус, в котором вдруг кто-то заметался и пронзительно закричал. Кто-то продолжал стоять, кто-то уже побежал к месту аварии, но все смотрели туда, на падающий автобус. Только один человек смотрел на Аню. И улыбался: он увидел то, что хотел проверить. А Аня, увидев аварию, почувствовала ледяную пустоту в груди. Как и в кафе во время драки, она снова смотрит на происходящее как будто сквозь туман, снова все движения кажутся ей неправдоподобно замедленными, звуки почти не слышны. Она себя не видит, не контролирует. Но человек, пристально наблюдающий за ней, ловящий мельчайшие оттенки в ее поведении, все видит. Видит, как судорожно сжимаются пальцы ее тонких рук, как останавливается взгляд, как будто видящий теперь все в другом измерении, как сбивается ее дыхание – становится неглубоким и быстрым. Она еще не знает, что будет делать в следующую секунду, а он уже знает.
Снова грохот падающего, сминающегося, кричащего металла обрушивается на Аню внезапно, словно прорвавшись наконец сквозь глухую стенку. Теперь уже все бегут туда, где шум, крики, грохот и скрежет сливаются в общий голос беды. И Аня тоже бежит туда.
Как странно, она думала, что не запомнила имен всех Юлькиных друзей, она даже немного волновалась, как бы не пришлось знакомиться со многими заново, а оказалось, что она помнит их всех. Ей казалось, что она видит только Антона и Егора, рванувшихся к автобусу и что-то кричащих, но, подбежав, она видит всех. Вот Катя – Юлькина одноклассница, со смешной челкой, громко кричит в телефонную трубку, вызывая «скорую помощь». Вот Витек, с которым она танцевала два раза, а потом разговаривала на пляже, и Серега, главный гитарист всей компании, пытаются какой-то железякой открыть дверь автобуса. А Юлькин Миша с Семеном уже вытаскивают через окно женщину, у нее лицо в крови, и Лена, тоже одноклассница Юльки, подает ей невесть откуда взявшийся кусок белой ткани. «Наверное, это скатерти из кафе», – мелькает глупая мысль, и после этого Аня больше уже ни о чем не думает. Она начинает работать. Помогать людям, которых вытаскивают ребята. Она бегает между ними, проводя руками по ранам, ушибам и просто по головам, щекам и плечам. Она снимает боль, успокаивает кричащих, приводит в чувство находящихся в шоке. Кому-то она помогает сразу, некоторым требуется помощь врачей. Аня понимает, что во многих случаях без врачей не обойтись, ведь она только на первое время снимает боль от переломов, что открытые раны, пусть уже и не кровоточащие, нужно обработать, что сотрясение мозга надо будет лечить. Но она облегчает страдания. Никто из ребят ни о чем не спрашивает, никто даже не удивляется тому, что она делает, все работают.
Он тоже работает, он тоже помогает, но он ни на минуту не выпускает Аню из поля зрения. Его сердце ликует. Все получилось! Получилось! Достать немного взрывчатки оказалось несложно, труднее было рассчитать время. Но он справился. Сомнений больше не было – это она. Вон как носится между потерпевшими. Их, правда, много, столько времени теперь отнимут, хорошо еще, что хоть никто не погиб. Он не хотел никого убивать, он вообще не хотел такой аварии. Он не виноват, что водитель оказался таким бестолковым кретином и не справился со своей машиной. Таскай их теперь, пачкайся в грязи и кровище, противно, но он готов потерпеть, лишь бы снова и снова видеть, как руки ее так и летают над ранами и головами, и колечко сверкает на пальчике, как голубой огонек. Не зря он столько лет искал…
Почему-то отчетливо вспомнилось ему, как он впервые зашел к своему соседу – одинокому старику. Сколько ему было тогда? Лет двенадцать или тринадцать, наверное. Все было как в кино. Да-да, и в жизни бывает так, как пишут в книжках и показывают на экране. Он пришел из школы, а мамы не оказалось дома. Как повезло ему, оказывается, тогда, а он расстраивался, обижался, глупый. Он сидел в подъезде, когда сосед проходил мимо. Молча посмотрел на мальчишку, раскрыл дверь своей квартиры и кивнул: «Заходи, мол». Очень хотелось есть, да и замерз он на холодной лестнице, поэтому и зашел. Сосед молча напоил его чаем и молча сел читать какие-то толстые книги. Теперь он не мог точно вспомнить, когда старик впервые рассказал ему про архив графа Стомбальо. Может быть, сразу в первый вечер? Нет, не в первый, позже. Но это не важно. Важно, что рассказал. «Граф Стомбальо был необыкновенным человеком, – кажется, именно так начал свой рассказ старик. – Он прожил на свете почти сто лет, много чего повидал и мог бы много чего рассказать, но дело даже не в этом. Его главным достоинством было уникальное умение разговаривать с людьми. Причем с людьми разными, разными по возрасту и по положению в обществе, по своим интересам и привычкам. Он умел найти подход к каждому. Причем необязательно лично, со многими своими друзьями он состоял в длительной переписке, даже ни разу не встретившись с ними лично». Сосед лукаво смотрел на юного слушателя и говорил: «Ты уже изучаешь историю в школе. Ты знаешь, кто такой Александр II, Александр III, Николай II? Теперь только представь, с этими тремя великими российскими императорами граф Стомбальо состоял в личной переписке! И это еще не все. В разгар Крымской кампании, когда Россия вела войну с Великобританией, наш граф переписывался не только с российским императором, но и с английской королевой Викторией. И они оба это знали. И продолжали писать Стомбальо». Он слушал старика, затаив дыхание. Конечно, тогда он еще многого не понимал, но с течением времени он все больше осознавал удивительные способности графа и значение его архива. И у него возникали вопросы. «Значит, граф был великим дипломатом и, наверное, шпионом?» «Не думаю, – с сомнением говорил сосед. – Хотя многие хотели бы приписать графу огромное влияние на международную политику, но мне кажется, что он был великий знаток человеческих душ, ему были интересны великие люди как просто люди». Но иногда старик признавался, что и сам многого не знает про графа. «У него был архив. Ты представляешь, что значит найти этот архив? – Всегда на этом месте у старика молодело лицо и загорались глаза. – Там должны быть письма почти всех европейских правителей середины и конца девятнадцатого века. Автографы российских императоров, английской королевы, германского канцлера. Их личные письма, их мнения и суждения по различным вопросам. Возможно, и по вопросам политики. Куда ж без этого – все-таки они вершили судьбы мира». Старик готов был долго перечислять, как много мог бы этот архив рассказать и о людях, и о политике, наверное, документы этого архива могли бы раскрыть и многие тайны. «Но архив пропал, – с сожалением констатировал сосед, – он исчез после отъезда графа Стомбальо в девятьсот восемнадцатом году».
