– Аллё, – ленивый голос Андрея прозвучал четко, как будто бы рядом, – привет, дорогая.
Конечно, он делал вид, что говорит лениво и равнодушно, конечно, он торжествовал и упивался своей победой – она позвонила ему сама, она явно нервничает, потому что он слышит, как прерывается ее голос, когда она спрашивает его:
– Ты почему не звонишь, Андрюша? У вас там ничего не случилось?
– Нет, все в поряде полном, – деланно спокойно отвечает Андрей, – просто я подумал, чего это я тебе надоедаю, может, я мешаю тебе отдыхать. А вообще-то ты собираешься к нам? Ты же обещала.
– Билетов нет, – ни на минуту не задумываясь, лжет Аня, – как только будут билеты, я сразу выезжаю.
Она чувствует лишь опустошение и слабость. И тем не менее продолжает разговор, вернее, старательно слушает, что рассказывает Андрей. Она чувствует себя виноватой.
А Антон, слушая ее короткие «да?», «здорово!», «неужели?» и снова «да?», уже не просто злится, он в ярости. В ярости на неизвестного ему «золотце» за то, что Аня идет сейчас такая тихая и произносит свои вымученные «да», за то, что у нее такой виноватый вид, и он в ярости на себя за то, что его это так задевает. У Антона было много девушек, он нравится почти всем. Завоевать понравившуюся ему девчонку Антону не составляло особого труда. Веселый и снисходительный, обаятельный и независимый, спортивный, с чувством юмора, он нравится, очень нравится девчатам. Они и сами проявляли инициативу, но уж если он проявил интерес, то устоять было просто невозможно. А интерес к девушкам у Антона был. Но так же легко Антон и расставался с ними. С большинством из «покинутых» им подружек он продолжал поддерживать нормальные, как он считал, отношения. Было в нем что-то такое, что не позволяло долго сердиться на него. А может, девушки просто надеялись на возобновление отношений. Некоторые, конечно, злились и говорили обидные слова, некоторые плакали и звонили по ночам, но ни одну из них Антон не заставлял чувствовать себя виноватой. Даже если они были на самом деле виноваты, он старался не подчеркивать этого. Он предпочитал быть виноватым сам. Глядя сейчас на идущую рядом с ним Аню, он не понимал, почему она-то чувствует себя виноватой, а то, что она именно так себя чувствует, сомнения не вызывало. Но она же ни в чем не виновата. Тот поцелуй в парке не в счет. Это его инициатива, а она, наоборот, остановила его. Антон независимо сунул руки в карманы, хотя терпеть не мог так ходить, но руки надо было спрятать, иначе сжатые кулаки будут слишком очевидно выдавать его злость, да и с желанием выдернуть из ее рук телефон тоже трудно справиться. С этой Аней все не так.
– Ну ладно, пока, до встречи! – Аня заканчивает разговор с «золотцем». – Да, я тоже тебя целую.
Отключив телефон, Аня некоторое время смотрит на его строгий изысканный корпус.
– Какой красивый телефон, – тихо говорит она, явно просто для того, чтобы не молчать. Антон не ответил. Они уже подходили к дому. Около подъезда кто-то стоял, и Антон вдруг неожиданно попридержал Аню за руку. Как и почти везде на юге, около подъездов их дома были устроены небольшие беседки, увитые диким виноградом. Днем они создавали спасительную тень, вечером скрывали от посторонних глаз влюбленные парочки. Аня не сразу поняла, что парочка, стоящая около их подъезда, – это Юлька с Мишей, и Антон попридержал ее, чтобы не мешать им прощаться. А когда поняла, то послушно остановилась. Они стояли около зарослей каких-то кустов и ждали. Аня слышала, как вдруг трудно задышал Антон. И скорее почувствовала, чем увидела, что он делает шаг в сторону от нее. От нее? Она резко поворачивается к нему и смотрит прямо в его блестящие глаза. Она хорошо видит его лицо – он попал в тонкую полоску лунного света, – напряженное, злое и решительное. И она очень надеется, что он не видит ее лица, потому что Аня уверена, что на ее-то лице написана совсем не злость и, уж конечно, не решительность. Скорее растерянность и… ожидание.
Аня так и не узнала, увидел ли он ее ожидание, почувствовал ли ее растерянность или просто и сам не совладал со своими чувствами, но Антон вдруг шагнул к ней, крепко обнял, заглянул в глаза – нет ли протеста? – и прильнул губами к ее губам. Этот поцелуй был требовательным, властным и недолгим. Не отпуская Аню из своих объятий, Антон одной рукой за подбородок приподнял ее голову:
– Он кто? Муж?
– Почти… – Аня сама не понимает, как ответить на такой простой вопрос. Она даже боится поднять на парня глаза. Она не знает. Живут вместе, но муж – это как-то не так. Муж – это надежное плечо, это опора и постоянство, это друг. Прописные избитые истины, не всегда подтверждаемые жизнью, лезут ей в голову. Это не ее мысли, не ее слова и даже не ее чувства. Но назвать Андрея мужем она не может, внутренний протест слишком силен. Почему? Раньше она об этом даже не задумывалась. Почему? Потому что муж – это тот, про кого не забываешь. Можешь критиковать его и злиться, можешь обижаться и делать назло, но он – часть твоей жизни и про него не забываешь. А про Андрея она забывает. Эта простая мысль кажется ей единственно правильной, по крайней мере она считает ее убедительной. Или просто хочет считать ее убедительной?
– Понятно. – Антон смотрит на Аню все тем же злым, напряженным взглядом.
«Что тебе понятно?! – хочется закричать Ане. – Что тебе может быть понятно, если мне, мне ничего не понятно?!» Ей хочется бросить ему что-то обидное и, гордо развернувшись, уйти, раз ему все понятно. Вместо этого она поднимает на него глаза и просто говорит:
– Ты нравишься мне, и я не знаю, что мне с этим делать.
– Решать, – тоже просто отвечает Антон, – подумать и решить.
Он немного помолчал и добавил:
– Завтра. Сегодня был тяжелый день.
Крепкие руки все еще обнимают ее, ласковые губы осторожно касаются ее волос… Антон понимает, что ему нужно бы остановиться. Это было бы правильно и… невозможно. Аня тоже понимает, что нужно бы остановить Антона. Это было бы разумно и… невозможно. Невозможно, нет сил больше сдерживаться у Антона, нет сил бороться с собой у Ани. И нет больше смысла в словах. Поцелуй, нежный, даже осторожный, слегка кружит голову, сбивает дыхание, дразнит и требует продолжения. Больше они уже не думают ни о правильности, ни о разумности своих желаний. Завтра они будут думать, решать и снова думать. Завтра.
Завтра Аня даже не вспомнит, как удалось ей все-таки расстаться с Антоном, как смогла она оторваться от его губ, вырваться из кольца его объятий, кто прервал их сумасшедший, упоительный, фантастический поцелуй. Но, проснувшись, она вспомнит, что Антон так и не сказал ей, что любит ее. Не сказал даже, что она хотя бы нравится ему. Он вообще ничего не сказал ей. Она вспомнит, что признания делала она, и ей станет не по себе. Душу будет рвать раскаяние, неуместное, бессмысленное, отчаянное желание вернуть вчерашний вечер. Переиграть бы все по-другому, промолчать, хотя бы просто промолчать! Ну почему, почему она вчера наговорила столько глупостей? Что на нее нашло? И это она, Аня, которая никогда никому ничего не обещала! Которая выслушивала признания неопытных мальчишек и зрелых мужчин, виртуозно отмалчиваясь в ответ! «Надо идти на пляж, – думает она, лежа в кровати и не двигаясь с места, – надо что-то делать, иначе я сойду с ума». Юлька уже ушла на работу, Аня слышала, как та собиралась, тихо напевая что-то. Счастливая. Ее Миша смотрит на нее влюбленными глазами, шепчет на ушко ласковые глупости и уж, наверное, в ответ на признания в любви не отвечает «решай сама», да и скорее всего это он, а не Юлька, первый признается в любви. Такие мысли окончательно портят настроение. «Надо сделать вид, что ничего вчера не было», – решает Аня. Легко сказать. При одном воспоминании об Антоне у Ани начинает что-то сжиматься внутри и перехватывает дыхание. «Черт, черт, черт! – как-то неожиданно для себя ругается Аня. – Не думать, не думать, ничего не было, ничего не было, – она повторяет это как заклинание, – не было, не было, не было».
