Мне очень хочется как-то обнадежить себя, что все не так мрачно и что деньги не уйдут по карманам частных лиц. И я делаю последнюю попытку:
– Монастырь скажет, что завалов-то уже нет, им, конечно, поверят…
– А представители фирмы скажут, что завалы они уже разобрали и теперь только хотят вернуть затраченные свои средства. Потому что наверняка эта фирма какие-то работы в монастыре проводила. Ксения, все не так просто, – муж нетерпеливо вздыхает, – и отмывка денег – сложный процесс, в котором все участники в выигрыше. Все, понимаешь, в том числе и устроители конкурса. А монастырь может элементарно не успеть к сроку. Согласись, странно, что завтра – последний день, а монастырь еще и документы не привез. Они запросто могли сдвинуть сроки. Скажут, что где-то в какой-то газете передвижку опубликовали. Это я примитивно говорю.
Я поняла. Я поняла, что ничего в этом не понимаю, что муж специально очень просто объясняет, чтобы я уяснила принцип. А принцип ясен: обмануть можно.
– Значит?..
– Подписывай.
Я еще какое-то время молча смотрю в окно. Потом иду к мусорному ведру, выбрасываю «нужные срочно» бумаги и выхожу на улицу. Я не хочу подписывать липовые бумаги, но мне придется это сделать. Воевать с системой себе дороже.
Максимов приехал через час. Примерно через час, я даже отслеживать точное время не стала. Зачем? За это время, пока его не было, я просто сидела за своим столом и думала. Как ловко все у них получилось. И Ирины, которая понимает в этом вопросе лучше меня, сейчас нет. И обо мне они откуда-то узнали. Звонили мне заранее, предупреждали, чтобы я в ответственный момент не заупрямилась. Если бы я сразу поняла, что это по работе, то я связалась бы с Ириной или с монастырем, а я думала, что это про камень.
Я вздыхаю. В конце концов, ничего страшного в том, что я подпишу эти бумаги, не будет. Ну, украдут очередную порцию государственных денег, так это же не в первый и, увы, не в последний раз. Стоит один раз телевизор посмотреть, чтобы иллюзий на этот счет не оставалось. Так что ничего не поделаешь. Неприятно, конечно, но… С камнем страшнее, там с человеческими жизнями все связано, а деньги… Деньги – большие. Интересно, а откуда они меня знают? И знают, что я подписывать буду, а Ирины нет? Наверное, спланировано все было. Я нисколько не удивляюсь своей мысли. Конечно, все спланировано. Такими деньгами не шутят. Только как они узнали, что Ирина уедет? И откуда мой телефон домашний узнали? Рассуждения мои прервал Максимов, появившийся на пороге. Я через силу улыбаюсь ему, одновременно в голове мелькает: «Прости меня, господи! Помоги мне…»
– Вы освободились? – довольно приветливо спрашивает он, только глаза у него не приветливые, а жесткие.
– Да-да, – киваю я, – давайте.
Он спокойно, не торопясь, вытаскивает пачку документов и раскладывает их на моем столе.
– Здесь все разложено по экземплярам, – объясняет он. – Ваша подпись и печать – на верхних семи листах в каждом комплекте.
– Понятно, – киваю я снова. «Господи, помоги мне, ведь неправильно же это, так быть не должно». – Я сначала все подпишу, а потом сразу везде печать поставим.
– Конечно, как вам удобнее, – почти насмешливо говорит Артем Сергеевич.
Я беру ручку и делаю несколько пробных росчерков на каком-то обрывке, как бы проверяя, пишут ли чернила. «Господи…» Я придвигаю к себе первый комплект документов и ставлю подпись. Переворачиваю лист… Мне хочется плакать.
– Здравствуйте!
Я поднимаю тяжелую голову. Нет, я не надеялась, что сейчас придет Ирина и все решит за меня, нет, я не ждала, что войдет Стас, или Мишель, или муж, чтобы оттянуть еще хоть нанемного эту пытку. Я ничего и никого не ждала, я просто среагировала на звук. И подумала, что сошла с ума и у меня начались галлюцинации. В кабинете, улыбаясь, стояла матушка Иоанна.
– Матушка!
Мы произнесли это с Максимовым одновременно. Даже интонация у нас похожая – изумленная. Только я воскликнула с надеждой, а Артем Сергеевич – растерянно.
И через пятнадцать минут все было решено. Я плохо соображала и с трудом отслеживала переходы в их разговоре, улавливая лишь отдельные фразы матушки, потому что Артем Сергеевич сначала только невнятно бормотал что-то. «Что это ты привез, Артем? Дай-ка полюбопытствовать». – «М-м-м, это… в общем…» – «Креста на тебе нет, разве можно так?» – «М-м-м, я… они…» – «Ты ведь меня знаешь, я в любые кабинеты без стука вхожу»… И дальше в том же духе.
Потом они звонили по телефонам, каждый со своего, матушка у кого-то что-то спрашивала, Максимов кому-то что-то объяснял. Потом они что-то разбирали в бумагах и снова звонили.
В результате они поладили. Как это ни странно, но факт. Максимов забрал все свои бумаги, и я так поняла, что участвовать в конкурсе они не будут, но проводить работы монастырь поручит «Наследию», так что внакладе они не останутся. Кажется, так. По крайней мере, я так поняла из их разговоров. Я подписала дефектные ведомости, привезенные матушкой Иоанной, а матушка подписала какие-то бумаги, подготовленные Максимовым. Может быть, и это было спланировано? Могло же быть так, что «Наследие» не было уверено в своей победе в конкурсе, и тогда они вообще «пролетели» бы, а так они свою долю заказа все равно получили. И монастырь, понимая систему , решил использовать своих соперников в своих целях. Да, умные люди всегда найдут выход из создавшегося положения. Кажется, у меня будет интересная работа…
Старик подошел ближе и, вздохнув, тяжело опустился на траву. Он немного поерзал, устраиваясь поудобнее, и, наконец, затих, привалившись спиной к камню. Андрейка молчал. Так они сидели молча какое-то время, потом священник заговорил:
– Теплый камешек, приятный… – Он произносил слова чуточку нараспев, с едва уловимым необычным говором. – Часто ночуешь здесь?
Андрейка кивнул.
– Бог, Андрейка, он всех любит, обо всех думает, всех оберегает – и траву, и деревья, и зверье всякое, и реку, и камни.
Андрейка повернул голову и посмотрел на старика. Слова священника были просты и размеренны. Когда-то именно так рассказывал им про духов старый учитель. Андрейка был совсем маленький тогда. Он многого не понимал, почти ничего не запомнил из тех преданий, но эта речь нараспев, этот голос глубокий, и мудрость, и любовь ко всему миру, сквозившие в каждом слове, в каждом звуке, – это Андрейка узнал. Вспомнил, почувствовав что-то родное.
– Весь мир Бог любит, – продолжал тем временем старик, – но больше всего забота Его о душе человеческой. Хочет Он от нас любви, терпения, добра.
– Добра, как же, вон как кричали сегодня. – Андрейка не злится уже, он всхлипывает. – Камень-то чем Богу мешает? Зачем крушить его?
– Не нужно его уничтожать, – старик тихонько гладит Андрейку по голове. – Те люди, что клевету на камень возводят, они просто во тьме блуждают. Нет в их сердцах истинного понимания Бога. Ты их прости. Ты мальчик умный, Андрейка, и добрый, ты поймешь то, что я тебе сейчас скажу. Только слушай внимательно, сердцем слушай…
