Прожитая жизнь против жизни, состоящей из подсчетов добрых дел.
Что ее просили делать? Жить или считать?
Катерина встала с софы, подошла к Сиеду и обняла его. Первый раз она сделала это, и это было сделано из чувства глубокой привязанности. Сиед закрыл глаза, он был переполнен благодарностью и любовью.
Сиед женился на Катерине; это вызвало волнения и проблемы в его семье. Все в королевской семье Джагдевпура были ортодоксальными мусульманами, которые женились только на аристократках. Белая американка смущала возбужденные умы. За дело энергично взялись Индийское министерство внутренних дел и подполковник Броснан, которые поддерживали недовольство: британская политика была против таких браков: такие союзы опровергали тезис о превосходстве белого человека. Но наваб знал, как управлять напыщенными муллами и чиновниками Раджа: он постоянно указывал на факт лишения своего сына наследства.
Катерина спросила Сиеда, не хочет ли он дать ей какие-нибудь советы, как ей вести себя, чтобы выбраться из лабиринтов королевской знати Индии и его семьи.
Сиед дал ей только один совет.
Никогда не быть слишком почтительной. Индийцы любят хозяев: они грубы со слабым, но пресмыкаются перед сильным, боятся жестокого человека и проявляют жестокость по отношению к трусу.
Она последовала веселому совету Сиеда и создала вокруг себя панцирь. Катерина не могла заставить себя быть властной и твердой, но она могла стать невозмутимой. Это выход для многих людей, которые не хотят быть жестокими и страдать от жестокости других. Невозмутимость.
Это сослужило ей хорошую службу. Такое поведение принесло ей уважение и сдерживало недовольных. Невозмутимость также позволила ей оставаться на островке одиночества. Она очень нуждалась в уединении, предоставленном ей необычными домочадцами.
Все индийские дворцы строились по принципу невоздержанного излишества, но дом Катерины и Сиеда обладал уникальным эгалитарным духом. По прошествии нескольких лет эти двое — муж и жена — научились разделять радости тела вместе, даже если и не друг с другом. Отдавая должное гармонии, которая господствовала в их отношениях, отдавая должное их взаимному доверию и любви, они позволяли друг другу наблюдать за своими сексуальными удовольствиями. В темном углу спальни Сиеда Катерина садилась в кресло и наблюдала за тем, как он, лежа на огромной постели, достигал невероятных границ удовольствия.
Сиед выглядел хрупким, когда был обнажен, с узкими плечами и бедрами. И, поскольку у него было так много секса, он никогда не возбуждался, пока кто-нибудь не приходил, чтобы помочь ему в этом. И тогда Сиед был неутомимым. И даже, хотя в этом не было необходимости, дарил столько же удовольствия, сколько получал. Катерина видела множество мужчин, прошедших через его спальню, и каждый уходил пресыщенным.
Это было дело чести: он позволял демократии тела процветать. Сиед не контролировал свои поступки. Как хороший любовник, в постели он позволял гостям брать инициативу в свои руки. Он вел и был ведомым. Он давил, и на него давили.
Катерина поняла, что мужчины любят друг друга с такой же страстью и нежностью, с какой они любят женщин. Они так же изобретательны, как и непредсказуемы. В бухгалтерской книге отца, спрятанной под стойкой в магазине, она читала о бесконечном разнообразии женских тайных мест. Теперь она поняла, что мужчины от них нисколько не отличались. Секрет тел был даже более загадочным. То, что мужчина показывал, сняв свою одежду, не имело никакого отношения к тому, как он выглядел. Не было одинакового размера, формы, цвета, волосяного покрова.
Она видела тщедушных мужчин, одаренных, словно короли, и могучих — очень скромно наделенных. Катерина видела у тощих мужчин фаллосы толстые, словно запястье, и у толстых мужчин — тонкие, словно пальцы. Она видела прекрасных мужчин с изогнутыми корнями и уродливых мужчин с прекрасныи стволами деревьев. Катерина видела мужчин с упругими телами, которые очень мягко о себе заявляли, и дряблых мужчин, которые на поверку оказывались твердыми, словно кость, видела огромные увертюры, которые заканчивались несколькими разочаровывающими нотами, и маленькие интродукции, достигавшие размеров симфонии.
Катерина также поняла, что рука творца сильнее дрожала, когда он создавал мужчин: редко встречался экземпляр, который великий мастер смог слепить прямо и правильно.
Большинство были изогнутыми и кривыми, раздутыми и заостренными, западали направо и налево, делали зигзаги, были так непонятно сделаны, что замысел их создателя было трудно разгадать.
Многие из мужчин, которые переступали порог комнаты Сиеда, любили женщин. Они просто приходили, чтобы услужить хозяину. Но все они покидали комнату совершенно изможденными. Был один особенный любовник Сиеда. Его звали Умэд. У него был острый нос и широкие плечи, большие баки и длинные густые волосы. Умэд содержал конюшни Сиеда и мог заставить его стонать, как никто другой. С Умедом — и только с Умедом — Сиед медлил, после того как все было закончено, нежно исследуя его мускулистое тело кончиками пальцев, с любовью лаская его уставший орган.
Когда Катерина спросила его, как он мог любить Умеда физической любовью, а ее — платонической, и все еще хотеть других мужчин, Сиед ответил:
— Только один яд может сгубить всех людей — желание обладать. Он убивает желание, убивает любовь, убивает дружбу, убивает родственную связь. Этот яд уменьшает необъятность мира до размера стен, пригоршни серебра, пары рук. Я отношусь к желанию как к праздничной церемонии, а не как к ритуалу владельца. Желание всегда похоже на праздник. Больше ни на что. Никакого «эго», никакого контроля, никакой собственности. Поэтому я веселюсь с Умедом, а другие приходят ко мне, потому что я не хочу обладать никем из них. Я хочу Умеда, потому что я не владею им. Я не хочу достичь власти и поплатиться желанием. Я отдаю себя необъятности мира. Нет богаче королевства, чем королевство желания.
Катерина увидела мудрость в его словах. Она подумала об отце Джоне и печальной Эмилии. Желание обладать испортило душу отца. И душу печальной Эмилии с ее грустными друзьями, которые занимались бесконечными подсчетами своих поступков на земле и на небе, с их скучными жизнями и действующей на нервы моралью.
Саму Катерину сильно возбуждала возможность наблюдать за сексуальными удовольствиями Сиеда, когда она сидела в тени, а ее руки скользили между бедер. Она знала, что Сиед и его партнер достигают безумного возбуждения из-за того, что знают, что за ними наблюдает женщина, к тому же белая.
Много раз, после того как все было кончено, Сиеда охватывал какой-то стыд. В попытке скрыть его он приходил в себя вместе с ней в кабинете, открыв бутылку вина и буднично обсуждая встречу с любовником. Что ему доставило иаслаждение, что ему не понравилось. Он проводил сравнение. Играл в цинизм. Она часто сообщала ему о своих наблюдениях. Порой онa была неискренней, замечая красоту двух мужчин, которые любят друг друга.
Даже несмотря на то, что он красноречиво защищался, Катетина знала, что Сиед чувствовал себя униженным из-за своего гомосексуализма. Он часто повторял ей: «Я не хочу умереть, как Вильде — умный парень, который много говорил, но ничего не изменил в своей жизни». Катерина знала, что Сиед испытывает чувство вины из-за того, что он не сделал для своего народа. Но, снедаемый желанием, он заключил сделку Фауста со своим отцом — под давлением совести, чтобы выполнять требования плоти.
