Теперь Катерина лежала одна в наполовину построенном доме, здесь не было Сиеда, Макбула, Банно, слуг, только он прямо за дверью, ожидающий ее призыва; и это казалось таким же безнадежным, как сидеть в кресле в углу комнаты, спрятавшись в глубокой тени. Желание и ярость стучали в ней, словно запертый ребенок, который искал выхода, и она не могла ничего сделать рукой или головой, чтобы успокоить их.
Катерина плыла в калейдоскопе снов: грудастые парижские шлюхи в ярких будуарах, показывающие сюрреалистические шоу; дуэли, устроенные возбужденными мужчинами на большой постели Сиеда; давно забытый образ белокурой принцессы из магазина отца в Чикаго, которая стояла напротив смуглого худого мужчины, держала его распухший фаллос и вставляла внутрь себя.
Он был там повсюду: в Париже, на постели Сиеда, в руке принцессы,
Но ничто не могло бы заставить дверь открыться. Ожидание было мучительным.
В какой-то момент Катерина почувствовала, что ночь прошла и забрезжил рассвет. Внутри комнаты с толстыми стенами и закрытым окном было только смутное предчувствие наступающего дня, какой-то незаметный отблеск между щелей в потолке у нее над головой. Катерина лежала под толстым одеялом, и, когда она проснулась, желание выросло в ней с невероятной силой; заставив ее извиваться и содрогаться.
Он сказал ей позже, что лежал всю ночь без сна, ожидая ее призыва.
Гадж Сингх ворвался в ее комнату, и она вытянула ногу. Он упал на колени на пол и положил руки на ее лодыжку, и ее ноги невольно раздвинулись. Он мягко ее массировал, одной рукой под пяткой, другой — касаясь пальцев. Затем Гадж Сингх посмотрел вверх, ища одобрения. Ее глаза смотрели в его глаза, и это был подходящий момент для шага друг к другу, момент, когда к ним пришло осознание; и Катерина потянулась своей правой рукой и схватила его за затылок, притянув к себе. Левой рукой она снимала свою ночную рубашку, наполняя комнату своим давно ожидающим запахом мускуса, скользя его лицом по своим блестящим бедрам. Она кончила, изогнувшись в безмолвном крике даже раньше, чем он нашел ее своим открытым ртом.
Гадж Сингх поймал ее промокшие крылья своими губами, мягко протер их языком, и она начала летать; Катерина все еще летала час спустя, когда шум, поднятый рабочими, заставил ее опуститься вниз.
Вместо двух дней они остались на пять, и пришлось отправить посланца, чтобы сообщить Сиеду о задержке. За эти пять дней Катерина обнаружила в себе такую страсть, о которой она даже не подозревала. Годами она думала, что ее желание хорошо регулируемая необходимость. Ему можно уступать и откладывать в сторону периодически, оно не имело над ней реальной власти. Ей казалось, что в разговорах с Сиедом, в его разуме, привлекательности она нашла свой покой. Голод тела сосредоточивался в ее руках, и поэтому она могла утолить его в любое удобное ей время. После времени, проведенного с Радьярдом, она не бывала с одним мужчиной больше одного раза: для нее сильный орган и горячее тело были всего лишь инструментами. Катерина наслаждалась разнообразием и получала удовольствие там, где нуждалась в нем. Это была наставление отца Джона, по которому она жила долгое время; но теперь она начала проверять его уроки на величайшей страсти.
За эти пять дней они занимались любовью двадцать пять раз Катерина была впечатлена своей жестокой необходимостью вести счет. Они спали за всю ночь не больше часа; и их планы совершить экскурсию к источнику воды не оправдались, потому что они хотели держаться поближе к дому, чтобы можно было вернуться в него в случае необходимости. Они так привязались друг к другу, что даже взгляды украдкой стали похожи на секс. Катерина всегда была влажной, и каждый раз, как она тянулась к нему, Гадж Сингх был уже готов к любви.
Она не могла оставаться вдалеке от него. Каждые несколько минут она подзывала его и уводила в уединенный уголок дома, целовала и ласкала. Порой это были просто холодные и влажные рты и губы; порой он брал ее стоя с безумием сумасшедшего барабанного боя, собрав складки ее платья и держа под грудью, прислонившись к неподвижным каменным стенам.
Это была странная позиция, которая казалась непрактичной, но его выступающая головка с легкостью находила ее — просто нужно было наклонить колени. Но геометрия была соблюдена, и в этой позиции было полно возможностей для движения, для удовольствия.
Порой они расставались, на время пресытившись; порой подбрасывали дров для пущего жару.
На третье утро ему пришлось осмотреть стволы сосновых деревьев рядом с Бхумиадхаром, прежде чем их отправят в Халдвани для обработки. Он отсутствовал всего два часа. Катерина не могла удержаться и оказалась на постели, пытаясь почувствовать облегчение. Когда Гадж Сингх вернулся, то был полностью готов. Катерина лежала на спине, он вошел в нее, не произнеся ни слова. Они занимались этим не дольше, чем требовалось времени, чтобы вбить гвоздь.
Три равномерных толчка. Три крепких удара.
В обед этого дня они отпустили рабочих, сказав, что мемсахиб нехорошо, и от шума ей делается только хуже. Мужчины удалились в свои хибарки к границам имения, а он тщательно осмотрел ее при свете. Катерина поняла, что она не только белая и мемсахиб, но также невероятно красивая. С полным благоговением он переворачивал ее снова и снова; поглаживая и целуя ее выпуклости и маленькие части тела, волосатые и гладкие, упругие и мягкие.
Позже Гадж Сингх повторял, снова и снова, что он не понимает, чем заслужил такое.
В последнюю ночь он отвел ее на верхнюю террасу. Ярко светили звезды, и их было так много, что, казалось, они выталкивают друг друга с неба. Это впечатление усиливало то, что каждые несколько минут падающая звезда, сорвавшись со своего места, проносилась по небу. Последние костры рабочих потухли, и не было ни одного светлого пятна в серой завесе долины. В кустах было шумно, в цистерне журчала вода. За пять дней Гадж Сингх приобрел уверенность в себе; он упал на колени у ее ног во влажную траву, засунул голову под ее платье, поднимая ее к небесам.
Катерина держала его своими руками, направляя; затем, закрыв глаза, она парила свободно и легко и стала царицей долины. Когда они вернулись домой, их одежда была влажной от инея, но их кровь была горячей и пульсировала.
На следующее утро даже езда на пони казалась им эротичной. Катерина чувствовала себя больной и опухшей, но мучительно живой. Каждый раз, как пони спотыкался, она морщилась в болезненном удовольствии, Гадж Сингх скакал рядом и воворачивал свое широкое лицо к ней с теплой, понимающей улыбкой.
Сиед ждал их в большом волнении.
Он сильно ругал их из-за задержки. Сиед рассказал Катерине, что страдал от страсти к Гадж Сингху, пока они отсутствовали. Он сказал, что написал шесть поэм, посвященных ему. Они восхваляли его руки, рот, бедра, пупок, ягодицы и фаллос. Сиед рассказал, что, думая о нем, впервые почти за десять лет он так возбуждался, что ему приходилось самому себе приносить облегчение.
«Кэт, я отчаянно хочу его, но я не думаю, что он хочет меня, — признался Сиед. — Я думаю, он терпит меня из чувства долга. Но больше всего пугает то, что меня это не волнует, пока я могу обладать им. Возможно, он ничего ко мне не чувствует, но я чувствую достаточно для нас двоих».
