— Я не помню.
— Ничего?
— Ничего.
— Хорошо, хорошо. Это очень хорошо.
Затем женщина села на стул, подняла пальцы и начала рассказывать об энергии вселенной. Хорошей и плохой. Позитивной и негативной. О договорах, которые мы заключаем с вселенной, когда рождаемся, о сценариях, которые мы выбираем. Как мы платим по счетам, отдаем долги прежних жизней. Не бывает случайностей. Всех, кого мы знаем теперь, мы знали и раньше. И будем знать снова.
Я наблюдал за движением ее губ. Аккуратно нанесенная помада делала ее рот больше.
— Я — Гадж Сингх? — спросил я.
— Это не так просто, — ответила она. — Это более глубокая связь.
— Сиед? — поинтересовался я.
— Это не так просто определить, — призналась женщина. — Это могло быть связано с ее прежней жизнью. Какие-то незаконченные дела из другого времени. Что-то, что она пытается тебе сказать.
— Карпетсахиб?
— Что? — переспросила она.
— Простите, неважно.
Женщина взяла у меня восемьсот рупий — первый взнос мокше — и сказала, что мне следует прийти еще раз для терапии по возвращению в прошлые жизни. На это потребуется, по крайней мере, четыре часа. Это даст мне все ответы. Она призналась, что видела во мне много негатива. Возможно, ей даже понадобится произвести физическую операцию и удалить этот негатив. Выгнать его, нейтрализовать в чаше с соленой водой, а затем вылить эту воду Это была хитрая вещь. Если вести себя неаккуратно, негативная энергия могла вылиться и уничтожить другие вещи в мире. Эта энергия даже иногда вредит хирургу.
Она пожала мне руку, когда я уходил, и искренне улыбнулась — полная понимания и сочувствия.
— Вы не должны беспокоиться. Беспокойство блокирует энергию вселенной. Все ответы внутри нас. Вы живете по сценарию, который сами выбрали, — сказала женщина.
— Да, мадам. Сделаю. Буду. Посмотрим.
— У мира своя логика. Вам придется тренировать зрение, чтобы понять ее.
Через сто лет после того, как Сиед выступил против лицемерия, я выяснил это.
Великий писатель чинчпокли. Новый человек на дороге между разумным и необъяснимым.
Я вернулся в Гетию на следующее утро и не выезжал оттуда еще шесть месяцев. И так прошли годы. Я содержал барсати, неспособный проявить инициативу, чтобы вывести все имущество, и оно осталось на месте, памятником нашей любви, на котором лежали слои пыли.
Единственным человеком, которого я встретил во время скоротечных поездок в Дели, был Филипп, и это было разочарование. Он носился с новым телевизионным канналом, продюсируя ток-шоу, где три человека нападали друг на друга с умными и сердитыми репликами, а ведущий подстрекал их к этому. Филипп был свежевыбрит, одет в чистую и отглаженную одежду, кожаные туфли и не совал рот в еду, как собака. Он женился; его жена была преуспевающим адвокатом; и Филипп не говорил о многосерийных фильмах, которые планировал снять.
Когда мы расставались, он спросил мой контактный номер в Гетии, и я дал ему неправильный. Я не хотел встречаться с ним снова.
Все время, пока я был погружен в дневники, я не слышал ни слова от Физз или о ней. И все мои слабые попытки найти ее закончились ничем. Не было никаких денежных переводов из банка. Ее боевые друзья, которые могли что-нибудь знать, продолжали игнорировать меня. Я звонил ее матери в Джорхат, в далекий Ассам. Связь была ужасной, и когда она узнала мой голос, то начала плакать. Я положил трубку. Когда я позвонил в следующий раз, она положила трубку. С той информацией, которую мне удалось собрать, я мог с таким же успехом жить в доисторическое время.
Но больше, чем загадка Физз, — когда я выбрался на поверхность из водоворота дневников в самом конце тысячелетия — меня все еще волновала загадка Катерины. Несколько миллионов слов спустя, прочитав и перечитав мои записи, я не мог отделаться от назойливого чувства, что история не закончена. Не произнося этого вслух, я начал чувствовать, что был последним героем — последним? — в этой саге. Но какая у меня была роль, что мне нужно делать — я понятия не имел.
Я чувствовал, что дневники подвели меня к краю чего-то, но теперь я должен был действовать сам.
Усилил мое беспокойство тот факт, что ночные свидания превратились в мучение. Я больше не чувствовал себя подвластным какому-то чувству, а скорее дичью, на которую охотились. Я отправлялся спать со страхом, и оказывалось, что мой ужас, по большей части, имел под собой основание.
Ее лицо теперь всегда было искажено гневом, и в ее требованиях звучала настойчивая злоба.
Я просыпался каждое утро, чувствуя себя изнасилованным.
Я плохо спал по ночам и вовсе не спал в течение дня.
Меня начала охватывать дикая паника. Дневники закончились, но я не мог двигаться дальше. Мне нужен какой-то финал, но какой? И как? Все жизни — это беспорядочные нити, и бесполезно пытаться связать их в крепкие узлы. Моя стала такой бессодержательной, полной призраков, что ее начала покидать жизненная сила.
Через месяц после того, как я прочитал последнее слово на последней странице, однажды утром я сидел на подоконнике в незаконченном кабинете, рассеянно глядя на двигающийся туман, с тяжелой головой от недосыпания, и вдруг меня посетила мысль. Я немедленно кинул одежду в сумку, сел в джип и поехал к Рудрапуру, там, повернув направо в Кашипур, начал спрашивать у прохожих совета. Меньше чем через два часа после отъезда из Гетии я несся по зеленым рисовым полям, мимо навязчивых цапель, рядов прямых тополей, направляясь в Джагдевпур.
Скорость забвения всегда недооценивают.
Город навабов, дворцов, великолепных и официальных, охот, парадов, гаремов и смертной казни, город Джагдевпур превратился в рассыпающийся ночной кошмар. На дороге попадались кучи смолы. Прежде чем я добрался до места, небо усеяли минареты и зубцы стен в сарацинском стиле. Первое, что я заметил, когда въехал в город, были открытые сточные канавы, полные грязи, которые осматривала своим рылом черная свинья с грубой щетиной. Старики медленно крутили педали рикши, перевозя одетых в бурку женщин. Яркие афиши индийских фильмов висели повсюду.
В ветхой чайной рядом со старым автобусным депо ―мухи и мусор были повсюду — я стал расспрашивать местных жителей. Собравшиеся мужчины ―многие из них мусульмане, у некоторых были бороды без усов, у других — тюбетейки — смотрели на меня с откровенным любопытством, Один показал дорогу; другой спросил:
— Вы профессор?
— Проедешь через высокую разваливающуюся арку, там не будет ни ворот, ни стражи, чтобы задержать тебя.
Огромная территория дворца была пустошью, заросшей кустарником, за исключением старого баньана с сотней висящих в воздухе корней и парочки фикусов. Старые деревья погибли, а новых никто не посадил. Низко наклонив голову, тощий скот поедал кустарник.
