Позже мы гуляли по площади в Семнадцатом районе и завернули в магазин «Новые разные книги». Книги там были расставлены вдоль стен, словно плакаты. Владельцем был странный парень. Он не был похож на человека, который читает английские книги, но у него было лучшее собрание английской литературы в Чандигархе. Там были книги (включая журнальные издания пятнадцатилетней давности), которых не было ни у кого.
В магазине было грязно, но хозяин хранил каждую книгу аккуратно упакованной в целлофан. Если снять целлофан и открыть книгу, то ее края окажутся пожелтевшими, но корешок не мятым, а бумага свежей. Он держал только художественные произведения — никаких путеводителей, букварей, канцелярских принадлежностей. Полки напоминали журнальные стеллажи, расставленные вдоль стен, и каждая книга лежала обложкой вверх. Стоя в центре магазина, можно было прочитать названия всех книг до самого верха.
Мы называли владельца магазина Сиржи, и он был польщен этим. У Сиржи была алюминиевая стремянка, он был в магазине один и не говорил по-английски. Странно было то, что Сиржи не был старым чудаком. Он был не из тех последних сторонников Раджа, которые, став свидетелями блеска белых сахибов, почитали все, что имело отношение к английскому языку и английским книгам. Сиржи, вероятно, было всего за тридцать, и иногда, когда мы тихо входили в его пустой магазин, я замечал его за стойкой читающим на хинди роман в яркой обложке. Он быстро его прятал, подпрыгнув, тряс мне руку и доставал необычные книги, которые интересовали нас.
Я впервые посетил его магазин семь лет назад, будучи еще студентом с несколькими рупиями в кармане, и тотчас понял, что пропал. За эти годы большая часть нашей битком набитой библиотеки появилась, начав свой путь в магазине Сиржи. Европейские мастера, американские тяжеловесы, новая волна писателей Латинской Америки — самые невероятные книги лежали на его полках: эротические воспоминания Френка Харриса; «Игра в классики» Кортасара; «Все о X. Хеттери» Десани; сборник поэм Уоллеса Стивенса — книги, которых никто в нашем городе не видел и о которых не слышал.
Физз и я покупали и покупали; чудом было то, что Сиржи никогда не брал ни пенни выше назначенной цены. Это было обычпым делом в магазинах города — наклеивать новую цену на книгу когда появлялось более дорогое издание. Но Сиржи продавал по настоящей цене, бывали дни, когда мы приходили с пятьюдесятью рупиями и уходили с тремя или четырьмя бесценными книгами.
Завернутые в грязный целлофан, но новые внутри.
Мы приходили домой, снимали целлофан и нежно гладили обложку. Холодная и гладкая снаружи, твердая и теплая внутри. Если это делать достаточно долго, можно почти расслышать мурлыкание книг.
Никогда — почти никогда — в магазине не было других клиентов. Когда я впервые покинул город, чтобы поехать на работу в Дели, я беспокоился, что будет с Сиржи. Казалось, что мы — смысл его существования. Я просил Физз при случае заскочить к нему. Она делала это с покровительственной регулярностью сиделки, заезжала каждую неделю, чтобы взять книгу и сделать прививку энтузиазма и денег.
В письмах, которые я получал, обычно было написано: «Сиржи спасен благодаря Камю. Нужно спасать Физджи».
Любопытно, что тишина магазина Сиржи подействовала на меня сильнее, чем шум фильма. Потому что я больше часа преодолевал свое волнение, просматривая дюжину книг. Я аккуратно открывал целлофан, пробегал глазами по страницам, затем передавал Сиржи, чтобы он аккуратно запечатал книгу обратно. Я обнаружил, что сравниваю мою книгу со всем, что просматриваю. Я просмотрел первые несколько страниц мастера рассказов, пытаясь сравнить обороты, персонажей, настроение, диалоги. За это время я оправился от раны, нанесенной бездельем, которая беспокоила меня последнюю неделю.
К тому времени, как мы покинули магазин Сиржи, мы купили две книги, но вдохновение, которое я искал, — карта, которую мне нужно было найти, — ускользало от меня.
Дело обстояло просто: я не начал третью часть, потому что не знал, как продолжить книгу.
Я бездельничал еще несколько дней — Физз лукаво смотрела на меня — а затем решил заставить себя вернуться к столу. После трех впустую потраченных дней утром я встал перед зеркалом и прочитал вслух руководство. Прочитал его как на состязании в ораторском искусстве. Чтобы оно эхом отдавалось в маленькой ванной.
Одна инструкция особенно меня поразила: «В мире полно непрочитанного мусора — не добавляй же ничего к нему». Когда я вышел, Физз сказала: — Намного лучше, чем когда ты поешь.
Я ударил этим утром по клавишам «Брата» и начал печатать. Это был не великий труд, а печатание. Не было вдохновения, возбуждения. Я не представлял, к чему веду.
Этой ночью я позволил Физз впервые прочитать манускрипт. Мне нужно было обрести уверенность в себе. Ее захватило чтение. Заканчивая читать каждую часть, она, ребячась, обнимала меня.
Позже Физз воздала почести искусству. Она повернула меня на живот, накинула свою футболку мне на лицо и выделывала кончиком языка такое, что заставила меня забыть Пандита, Пратапа, Абхэя, Индию, книгу и все остальное, что я когда-либо знал.
Я стонал, как ребенок. Затем спал, как ребенок.
Но следующим утром снова было зеркало с его суровыми приказами и ждущий меня красный «Брат». Я ради шутки продолжал стучать по блестящим черным клавишам, но в моем повествовании не было основы.
Этим вечером я предложил сделать перерыв. Я сказал, что опустел, словно сосуд без воды. Мне нужно снова его наполнить, позволить материи снова влиться в меня капля за каплей. Ранним утром следующего дня в темноте мы упаковали сумку, закрыли дом и поехали на мотоцикле в Касаули. Мы пересекли Пинджоре, когда рассвет окрасил в серый цвет горизонт. Когда мы проехали через переполненную артерию Калки, которая начала сужаться, добрались до склонов нижних Гималаев и начали подниматься среди сосновых лесов, наши души воспарили. Мы не спешили. Мы ехали вперед, Физз поворачивала мою голову каждые несколько километров, чтобы поцеловать меня.
На повороте перед Тимбер Треел я, как всегда, остановился. Восемь лет назад, когда мы учились в колледже, я потерял здесь двух своих друзей. Когда они ехали из Шимли в небольшой дождь, возбужденные молодостью и пивом, их мотоцикл занесло, они вылетели на середину пороги. Билла, сардар, держался за Тимми, когда они перевернулись на шоссе, и грузовик на скорости влетел прямо в них. Когда колеса наехали на них, Билла оказался прямо сверху Тимми, ниже пояса они превратились в неразделимую кашу из костей, плоти и крови. Когда мы доехали до этого места несколько минут спустя, они оба еще разговаривали — их головы находились всего в нескольких дюймах друг от друга — не зная, что ниже пупка у них больше ничего нет. Зеленоглазый Билла говорил:
— Я сказал этому глупому сирду, что нас занесло.
У Тимми слетел тюрбан, волосы разметались по дороге.
— Я говорил этому ублюдку не держать меня так крепко: из-за него я не смог удержать руль.
— В следующий раз, ублюдок, ты позволишь мне рулить, — возмутился Билла.
