Меня застали врасплох. Повседневности, которую я привык видеть в нем, теперь не было и следа. Не было видно альпиниста, который бьет ботинком по лицу. Я старался понять, не играет ли он со мной. Но было непохоже.
Мы ели парата в кафе рядом с Коттедж Эмпориум. Оно видело и лучшие дни. У него была неплохая репутация, но, очевидно, не было будущего. Официанты были мрачными, их униформе недоставало заботы. Они носили мятые белые туники, а на ногах — резиновые шлепанцы. Требовалось время, чтобы принести еду — даже простые паратас. И когда их просили о каких-то излишествах — маринованных огурцах, чесноке, масле, они становились непонятливыми и подавали все в конце обеда.
Шултери мало ел. Я съел свою парата, а он едва опустил ложку в свое блюдо. На секунду мне показалось, что я наконец вижу настоящего человека.
— Никогда не поздно начать, — сказал я.
— Именно это я себе и говорю, — признался Шултери.
Было странно видеть его без насмешливой улыбки. Когда он приобрел ее? Когда был юношей и спорил со своими соперниками? Или позже, когда ему понадобилась маска, чтобы выжить в чужом мире?
— Ты думаешь, я обманываю себя? — спросил он.
— А разве мы все не обманываем себя? — ответил я вопросом на вопрос.
Он сидел там с лицом грызуна и ничего не ел. За столом воцарилось молчание, которое напоминало холодное масло, когда Шултери сказал:
— Я расскажу тебе, в чем проблема.
Я ждал. Он смотрел вдаль.
— Проблема в том, что такие, как я, люди приходят ниоткуда. Мы приходим с края земли. Ниоткуда. Нужно много времени, чтобы добраться до центра мира. Много времени, чтобы устроиться там. Нелегко уступать свое место, отдавать его другим. Нелегко отдать территорию, которую ты захватил в центре мира. Это нелегко.
— Да, это нелегко, — согласился я.
Квартира, красный «Марути», салфетки.
Когда он замолчал, я попытался ободрить его:
— Но это и нетрудно. Я думаю, нужно просто напоминать себе о важных вещах. Если…
— Это не нужно, — прервал меня Шултери.
Его насмешливая улыбка вернулась. Тело снова приняло непринужденную позу. Он был слишком горд, чтобы его наставляли. Шултери быстро шел вперед, позволяя воодушевлять себя. Но не давать указания.
— В любом случае, я думаю, то, что мы делаем, очень важно. Я думаю, хорошая журналистика — очень важная вещь, — сказал он.
— Я уверен, что ты прав.
Это был первый и последний раз, когда я видел, как исчезла его насмешливая улыбка. Странно, вместо того чтобы сблизить нас, этот момент истины настроил его против меня. Возможно, он беспокоился, что показал свое волнение под маской спокойствия. Тонкие вены проступили под блестящей работой. Я полагаю, в кодексе чести воина Блестящего братства малейший намек на слабость был опасен.
Поскольку Шултери перестал мне покровительствовать, все остальные тоже не смотрели в мою сторону. Я чувствовал, что могу работать в траншее какое-то время, не опасаясь увольнения. Собиратель орехов, нанятый на какое-то время. Но я был сам по себе. Легкая жертва каприза любого работника офиса или целого коллектива.
Прошло десять лет, а мы чувствовали себя все хуже. В офисе я почти перестал существовать. Я приходил и уходил словно привидение, собирая несколько маленьких орехов. Коллеги на скользком шесте даже не бросали взгляда в мою сторону. Страна находилась в эпицентре землетрясения каст, и все бросились писать об этом. Все были убеждены, что одно неправильно понятое чувство справедливости сентиментального человека поставит Индию с ног на голову. Острие кастовой пирамиды скоро будет подпирать все основание. Элита Индии находилась в состоянии паники. Они знали, что острие сможет поддерживать только их собственные привилегии.
Господин, госпожа и холодная Маргарита.
Но им не нужно было паниковать. Сентиментальный человек маршировал к собственным барабанам; вскоре он выйдет из двери. Человек, который взял вверх, Раджив Ганди, вскоре умер. Пирамида касты снова была в безопасности, нужной стороной вверх. А сентиментальный человек сам скрылся за горизонтом и упал с края земли.
Он продемонстрировал, что легко победить грозного врага, намного труднее победить себя.
Элита Индии теперь была в безопасности. Она пережила пять тысячелетий жестоких изменений и выпроводила таких, как Будда, Махавира, Кабир и Ганди. Высмеивала их, собирала и аккуратно складывала их на камине. Сентиментальный человек скоро, очень скоро, исчезнет даже с экрана.
Господин, госпожа и холодная Маргарита.
Под защитой Братства блестящих мужчин.
У меня было время подумать об этом, потому что я переживал тяжелые дни за «Братом». Проходили дни, а я не касался ни единой клавиши. Я стал глубоко тревожиться о значимости того, что я пишу. Порой я медленно перечитывал историю воина-святого и чувствовал, что создаю что-то ценное. Я проникал в его разум и восхищался его простым восприятием мира. Я ходил с ним к лошадям, меня трогала его любовь к ним. Я следил за его ежедневными омовениями, меня волновала их элементарная простота. Я садился на поезд с ним и его лошадью, меня занимало, как другие пассажиры отвечают ему.
На следующий день я читал то, что написал, и меня ужасала фальшивость моего повествования. Я боролся с загадкой: почему произведение считают хорошим, если оно правдивое?
Моя книга была связной и хорошо читалась, но было ли этого достаточно? Откуда я знал, что история Тэсс Д'Эрбервиль не была выдумкой?
Бравады мне всегда не хватало.
Два дня уверенности и работы, и я замолкал над «Братом».
Я рассказал Физз идею своей книги, но пока не позволил ее прочитать. Она терпеливо ждала, не спрашивая, хотя я видел, как тень беспокойства набегала на ее лицо всякий раз, как я исчезал из кабинета, не прикоснувшись к клавишам печатной машинки.
Потом стало еще хуже. У нас начали происходить частые ссоры. По любому поводу разгорался скандал. Вода прекратила идти. Газету плохо свернули. Дверь не заперли. Оставили включенным свет. Не купил хлеба. Не вскипятили молоко. Не приготовили чай. Не задернули занавеску.
Не написал книгу.
Не выбрал дорогу.
Чаще всего мы быстро забывали, что было причиной ссоры, потому что она превращалась в невнятный обмен оскорблениями. Мы цеплялись за старые раны — за семью, друзей, потери, воспоминания, вещи, сделанные друг другу и не сделанные. Она наносила удар. Я парировал. Мы ранили, причиняли боль.
Однажды она бросила в меня тарелку с порезанными огурцами.
Я, одетый в лунгхи, сидел в кресле и читал. Она рассердилась на меня за то, что я не позвал водопроводчика, чтобы устранить протечку в туалете. Это продолжалось много дней, и я злился, что мне надоедают. Я не был против использовать ведро, чтобы смывать в туалете. И почему она сама не позвонила ему?
