Вернувшись к компьютеру, она с ходу написала диалог между героиней и героем, в котором тот униженно просил прощения за все. Это принесло некоторое удовлетворение. Его пространные жалкие извинения плавно перетекали в авторский плач по всем женщинам, чья честь была поругана. Верити прекрасно понимала, что все это придется вычеркнуть, — герой не испытывал ни малейшей вины за то, что, будучи таким, какой есть, одновременно состоял в любовных отношениях как с героиней, так и с мужчиной. Это была пьеса о любвеобильных девяностых, так по крайней мере Верити «позиционировала» свой труд, и всякий намек на предубеждение был бы неуместен. Тем не менее сочинение подобной сцены явилось полезным упражнением, доставившим мстительное удовольствие. Она собиралась сохранить ее для следующего своего опуса. При той депрессии, в какой пребывала Верити, ко времени, когда она подошла бы к написанию очередного произведения, с любвеобильными девяностыми будет покончено, начнется беспощадный двадцать первый век, в котором извращенцев будут кастрировать, а женщин можно будет видеть, но не слышать…
Верити смотрела на экран компьютера.
— На сегодня вполне достаточно, — вслух произнесла она, понимая, что, если попытается продолжить, непременно скатится к цинизму. Завтра будет день — будет и пища. О Господи, зачем она так с ним говорила?! Может, поплакать? Но если плакать, решила она, то не в одиночестве. Четверть седьмого, солнце — точнехонько над нок-реей, и если Маргарет никуда не ушла, то она дома. Буржуазный интерес подруги к особям противоположного пола Верити находила захватывающим, воодушевляющим и — в этом она была совершенно уверена — обреченным на неудачу. Когда эта обреченность станет очевидной и для подруги, они с Маргарет сядут рядышком и все спокойно обсудят в своей обычной «пинг-понговой» манере: пять минут одна, пять — другая. Верити всегда раздражало, что подруга старалась избегать эмоциональных ловушек. Нормальная женщина должна бесстрашно ввязываться в бой, что-то выигрывать, что-то проигрывать, после чего покидать поле битвы, чтобы зализать раны в компании такой же израненной осколками снарядов наперсницы. Разумеется, вскоре после этого, как правило, происходит новая битва, но что касается ее самой, думала Верити, проскальзывая через калитку и направляясь по дорожке кдому Маргарет, то ее ноги больше не будет на поле этой брани. Да и Маргарет, пожалуй, тоже. Может быть, всему виной лимонный сок, но чувствовала себя Верити очень кисло.
Ожидая, пока ей откроют, она рассматривала маленький палисадник, отмечая безошибочные признаки перемен. Не то чтобы эти перемены восхищали, но лучше, чем ничего. Сад Верити, так же как и ее дом, был отмечен индивидуальностью стиля — каменные урны, кустарники и цветы, подобранные так, что цветение продолжалось чуть ли не круглый год, всегда свежие и необычные растения в ящиках под окнами. Сорняки давно оставили надежду проникнуть в ее владения. Маргарет же не проявляла склонности к садоводству, обычно в ее саду росло что попало, тем удивительнее было увидеть живописные звездочки нарциссов вокруг крыльца вперемешку со словно бы чуть испуганными на вид цветками шалфея. Правда, из обширной колористической гаммы первоцветов подруга выбрала не самое гармоничное сочетание.
Маргарет открыла дверь. На ней были шапочка для душа, леггинсы и застиранная футболка. Вид у хозяйки был слегка потрепанный, на ней словно бы запечатлелись следы кровавой схватки — будто кто-то пытался перерезать ей горло.
— Я увидела из окна, что это ты, — сказала она, втягивая Верити в дом и быстро закрывая дверь.
— Смотрю, ты занялась садоводством, — обвинительным тоном произнесла Верити. Потом принюхалась. — Какой чудесный запах! — И внимательно огляделась. В холле наготове стоял пылесос, вокруг царили идеальная чистота и порядок. Даже столик в прихожей был отполирован до блеска и освобожден от обычного хлама, если не считать большую бело-голубую вазу. Верити заглянула в нее, вдохнула аромат и подтвердила: — Восхитительно.
— Сухие лепестки, — рассеянно пояснила Маргарет. — Верити, у тебя есть чем заткнуть сливную трубу?
Похлопав себя по карманам, та пошутила:
— Нет, наверное, все потеряла по дороге.
— Я серьезно. — Маргарет рассердилась. — У меня забилась раковина.
— Тогда нужна хлорка. Или кристаллическая сода.
— Нет ни того ни другого.
— А чем она забита?
— Всякой дрянью — например, спитыми листьями чая. Не знаю. Кончай расспрашивать. Сделай что-нибудь!
Верити нехотя потащилась на кухню. Здесь было не так чисто. Видны следы бессмысленных поисков — дверцы шкафов открыты, кастрюли, бутылки, щетки, отвертки разбросаны по полу.
— У тебя есть вантуз? — спросила Верити.
— Конечно же, у меня есть вантуз. — И Маргарет вручила подруге приспособление так, словно это не заслуженный той букет.
Верити попыталась прочистить раковину. Никакого эффекта, кроме отвратительной вони. Продолжая трудиться, Верити бросила через плечо:
— Почему у тебя на ушах кровь?
Даже если бы можно было себе представить, что человек не заметил томагавка, застрявшего у него в голове, и обнаружил его лишь тогда, когда добрая соседка указала ему на это, он едва ли был бы потрясен сильнее, чем Маргарет в этот момент. Верити изумленно наблюдала, как подруга подняла руку, ощупала шапочку, вскрикнула: «О Господи!» — и мгновенно исчезла.
Верити еще несколько минут сражалась с раковиной, но, не добившись результата, начала шарить по полу в поисках чего-нибудь, чем можно было бы заткнуть отверстие. В глубине души ей хотелось, чтобы рядом оказался мужчина, умеющий справляться с подобными домашними неприятностями; а в самой глубокой глубине души она готова была признать, что в таких делах они, мужчины, полезнее, гораздо опытнее и полезнее женщин. Тут позвонили в дверь. Откуда-то издалека Маргарет призвала «посмотреть, кого там черт принес»…
— Мы, кажется, встречались, не так ли? — спросил Колин, входя в дом.
— Встречались, — подтвердила Верити и решительно потащила его на кухню. — И вы нам очень нужны!
Колин чувствовал себя польщенным, пока не подошел к кухонной двери и не почувствовал, как аромат сухих лепестков сменился гораздо менее приятным запахом.
Маргарет с мокрыми, торчащими во все стороны, как пики, волосами, приобретшими оранжевый оттенок, появилась на пороге и обнаружила Верити, склонившуюся над открытым шкафчиком под мойкой, из которого торчала нижняя половина мужского тела, лежащего на спине.
— О, — заметила Верити, — ты стала оранжевой.
— Рыжеватой, — надменно возразила Маргарет. — Я хотела сделать эдакий огненный нимб из волос — как у Глорианы.
[39]
К Верити вернулся ее обычный скептицизм.
