Я сменила постельное белье на менее яркое, окинула взглядом знакомый прямоугольник и покачала головой. Нет, не годится. Но если кровать не годится, подумала я, сидя у туалетного столика за полчаса до назначенного срока, то я по крайней мере должна соответствовать — и принялась накладывать макияж. Я малевала, стирала, снова малевала, но все впустую: физиономия больше напоминала беспорядочно заляпанную палитру, чем изысканную картину. В конце концов я умылась и за пять минут до его прихода быстро нанесла на лицо несколько обычных штрихов. Избыток косметики был неуместен еще и потому, что оделась я весьма смело — в костюм от «Страстей». К тому же мои волосы радикально изменили цвет. О Лондонской кирпичной компании я старалась не думать, предпочитая квалифицировать свою новую масть как цвет прелого винограда. По замыслу моя прическа должна была напоминать пышный ореол Глорианы. И вообще, в его письме ведь не было сказано: «Рыжих прошу не беспокоиться».
Мы созвонились накануне, чтобы подтвердить время и место. Он сказал, что с нетерпением ждет новой встречи. Я ответила: «Взаимно». Всего одно слово. Не слишком романтично, подумала я, кладя трубку, но тут же успокоила себя: ничего, просто сказывается отсутствие практики, со временем научусь. Научусь — чему? Ах, Господи, да всему, что нужно. Потребовалось некоторое усилие, чтобы свыкнуться с мыслью, что это действительно нужно и я этого хочу, потому что вся моя деятельность начинала представляться мне чем-то ужасно надуманным, искусственным.
Окоченение конечностей в подобных случаях, видимо, неизбежно…
Чтобы отвлечься, я стала думать о другом. Днем сходила-таки на выставку Ауэрбаха и встретила там Риса Фишера. Он был сама любезность, но о моих волосах отозвался сдержанно. «Чуточку ярковато» — так он выразился. На что я заметила, что по сравнению с некоторыми представителями семейства Ауэрбах выгляжу как бесцветный мотылек. И пояснила:
— У меня роман. И я собираюсь во всем следовать примеру Елизаветы Тюдор. В том числе и в выборе цвета волос, — закончила я дерзко.
Фишер — большой мастер ни при каких обстоятельствах не выдавать своего удивления. Поэтому он просто сказал:
— Она являла собой непревзойденный образец искусства барокко — изобильная вычурность, скрывающая структуру. Обманщица с невинным видом и железной волей.
— Именно так, — жизнерадостно согласилась я.
— А кто исполняет роль Эссекса?
Я шутливо показала искусствоведу нос.
Мы немного походили по выставке, она оказалась очень хороша. Саския была совершенно права, настаивая, чтобы я ее посетила. Было бы непростительной глупостью не полюбоваться на прототип, коему я всегда буду подражать в душе, несмотря на все метафорические гофрированные воротники и юбки с фижмами. Пока мы осматривали картины, Фишер с озорным выражением лица сообщил мне, что вокруг мортимеровской коллекции создалась патовая ситуация и я не должна в ближайшее время ничего предпринимать в отношении офортов Пикассо. И вообще не должна ничего делать, не посоветовавшись с ним.
— Это касается жизни в целом или только картин? — поинтересовалась я.
— Жизнь, искусство — я их не разделяю, — иронически заметил Рис. — Хотя в наши дни, похоже, и то и другое начали сводить к сиюминутной цене. В былые времена я, как известно, не только покупал и продавал картины, но и составлял коллекции для своих клиентов. Какой смысл приобретать гравюру Рембрандта женщине — какой бы богатой она ни была, — которой на самом деле нужно лишь «что-нибудь голубенькое», чтобы к занавескам подходило? Равным образом Лэньон
[44]
ни к чему человеку, существующему в черно-белом мире высоких технологий. Ну и так далее. Эту часть своей работы я любил не меньше, чем считать нули на банковских чеках. А теперь остались лишь дилеры — специалисты по чековым книжкам и коллекционеры, которые рассматривают произведения искусства исключительно как вложение капитала. Бездушно уценивать куда менее тягостно, чем видеть превосходного, скажем, Матисса, которого вешают на стену только для того, чтобы поразить воображение болтунов-гостей умопомрачительной ценой и о котором напрочь забывают, едва усевшись за стол. Должен признать: миссис Мортимер была одной из немногих последних собирателей, которые вкладывали Душу в свою коллекцию. И разрази меня гром, если я позволю Линде и Джулиусу свести ее усилия на нет!
— Ты видишься с ними?
— О да. Я теперь друг семьи. — Фишер рассмеялся, заметив выражение моего лица. — Обожаю лондонские пригороды в разгар весны… Буквально на днях я сказал Линде: как обрезают кустарники в саду по весне, так нужно обстригать и художественные коллекции, чтобы они становились более жизнеспособными и прекрасными. Я потихоньку составляю каталог их коллекции, размышляю и выжидаю. Она у меня вот где. — Он вытянул ладонь и крепко сжал ее в кулак. — Бассейн! Вот глупая баба!
— Звучит довольно злобно.
Он взял меня под руку и подвел к циклу поздних работ Ауэрбаха.
— Посмотри, какая крепкая рука. И какая осознанная смелость, а может даже — потребность рисковать.
— Да, я бы предпочла иметь это, а не моего Пикассо.
Рис похлопал меня по руке и снова лукаво улыбнулся:
— А сейчас ты проявляешь жадность. Этого я сделать не могу, но… — Он двинулся дальше. — Мне звонила Саския, — сообщил он на ходу. — Хочет устроить здесь выставку Дики.
Я стала изучать мазки на картине чуть более пристально, чем это необходимо, — так обычно ведут себя на выставках только нервозные любители.
— Рассосется, — заметила я в ответ. — Как только она окажется дома.
Я купила для Сасси каталог и отправила его по почте с короткой, не содержащей никакой информации запиской. Каждой дочери кажется, что работы ее отца блистательны. Это вовсе не значит, что они таковы на самом деле. Скоро Фишер во всем разберется, несмотря на то что он в общем-то утратил интерес к современному искусству. Да, конечно, девочка забудет обо всем, как только вернется домой. Но апрель еще не скоро. А пока у меня впереди приятное развлечение. Оксфорд, Эссекс… называй как хочешь. И мне очень понравилось сравнение будущего приключения с искусством барокко.
Через три минуты после того, как пробило половину восьмого, раздался звонок в дверь. Эти три минуты я отметила особо, потому что такие детали — ключики к пониманию личности человека, близости с которым я ожидала. Никаких ожиданий, напомнила я себе, с непринужденным видом спускаясь по лестнице. Юбка терлась о колени и шуршала. Эластичное кружево, пожалуй, слишком обтягивало. Ничего не жди!
Я открыла дверь. Если бы я все же лелеяла некие ожидания, в этот момент мне пришлось бы с ними решительно расстаться, потому что на пороге рядом с Оксфордом, на шаг впереди, с решительным видом стояла Верити, которой тот вежливо улыбался.
— Привет, — весело сказала она. — Я уже представилась.
Меня перекосило, но я взяла себя в руки и приветливо улыбнулась, глядя поверх ее головы. Она ответила улыбкой, изображавшей святую простоту, ведь моему кавалеру и в голову не должно было прийти, что Верити его в чем-то подозревает.
