«Не короче Ленкиных, – решила она, – и вообще, я ничем не хуже! Мы еще посмотрим, чья возьмет».
Она припудрила губы и слегка подкрасила их своей лучшей помадой. Губы стали пухлыми и похожими на розовые лепестки. Самую чуточку подвела глаза, положила под ними легкие тени и удлинила брови. Попудрила носик и чуть заметно подрумянила щеки. И снова превратилась в красавицу из сказок Бажова.
«Красавица южная, – горько подумала она, – никому не нужная. И тут же выругала себя за малодушие и упадническое настроение».
«Я не должна падать духом, – велела она себе, – что бы ни случилось. Даже если увижу их целующимися. Я буду идти по жизни рядом с Димой и ждать. Нет никакой Лены – это фантом. Буду верить, что наступит мой час. Может, Гена что-нибудь придумает. Или еще что случится. Надо сходить в церковь и попросить Божью Матерь – пусть она будет на моей стороне, пусть поможет мне. Ведь я так люблю его! А может, обратиться к какой-нибудь бабке, что делает привороты? Говорят, есть такие. Нет, это грех. Лучше буду помогать ему, буду всегда рядом в нужную минуту. Он любит, когда о нем заботятся. Он оценит».
Полная решимости вернуть себе Диму, чего бы это ей ни стоило, она оделась и вышла на улицу, повторяя в уме стихи, написанные для него. Одно она назвала «Лето». Маринка знала, что лето – его любимое время года. Он начинал его ждать с февраля и уже во второй половине августа расстраивался, что лето катится к концу. В ее стихотворении было и признание в любви к лету – олицетворению самой жизни, – и тоска по уходящему, и боль утраты. Он поймет, он полюбит эти стихи. Он почувствует то же, что и она.
Как тонко роз благоуханье!
Как сладок воздух по утрам!
– вдохновенно повторяла она по дороге,
За наши зимние страданья
Господь дарует лето нам.
Ах, лето! Солнечные ливни,
Златых колосьев перезвон.
Как зимний срок суров и длинен!
Как краток лета сладкий сон!
А мы, растратив дни беспечно,
Уйдем в надзвездные края.
Как бесконечно длится Вечность!
Как кратка радость бытия!
«Я приглашу его на белое танго, – размечталась она, – и прочту ему эти стихи во время танца. И скажу, что у меня есть еще. Будет предлог подойти к нему снова. А может, он сам пригласит. Если понравятся, скажу, что напишу на бумаге и позвоню. Попрошу спеть мне, когда сочинит музыку. Он не сможет отказать».
Строя в уме столь радужные планы, она завернула за угол и вдруг увидела их – Диму и Лену. Она вжалась в стену дома, стараясь не шевелиться, чтобы они не заметили ее, и вся превратилась в зрение.
Но лучше бы она их не видела.
В синей пушистой шапочке и серой дубленке, Лена, румяная и прелестная, шла с рядом с Димой и что-то оживленно ему говорила. А он, бережно поддерживая ее за локоть, все клонил к ней лицо и глядел на нее… Боже! – как он глядел на нее!
Маринка вспомнила его взгляд, обращенный к ней самой. Он всегда смотрел на нее, как на маленькую девочку, которую надо всему учить. С чувством собственного превосходства.
Совсем иначе он глядел на ту, которая отняла его у нее, Маринки. В его взгляде была покорность и бесконечное, какое-то рабское, обожание. Не в силах сдержаться он наклонился и осторожно поцеловал Лену в краешек губ. Она в ответ улыбнулась и по-хозяйски поправила ему шарф.
Все поплыло перед глазами Маринки. Она закрыла их и уперлась лбом в шершавую стену. Безумно хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить. Ведь тогда потекут ресницы, да и вся остальная красота безнадежно испортится. И потому она лишь часто-часто задышала, стараясь проглотить ком в горле. Вот когда она пожалела, что не выпила пару таблеток валерьянки. Валерьянка всегда помогала ей, когда надо было снять напряжение и перестать трястись перед каким-нибудь очередным испытанием, на которые так щедра была ее жизнь.
«Все! Забудь!» – приказала себе Маринка, когда они отошли подальше – настолько, что смогли бы увидеть ее, только оглянувшись. Но зачем им, поглощенным друг другом, было оглядываться?
Они направляются во Дворец по Большому проспекту, а я пойду другим путем, решила она. Пусть приду позже, зато не столкнусь с ними в раздевалке. И по дороге есть круглосуточная аптека. Куплю валерьянку и сожру сразу три таблетки – может, полегчает.
Когда она наконец добралась до Дворца, торжественная часть уже началась. Основной поток раздевавшихся схлынул, и у зеркал крутилось лишь несколько незнакомых девушек. Поджидавшие их молодые люди стояли в сторонке. Они сразу стали глазеть на Маринку, тщательно расчесывавшую у свободного зеркала свои каштановые кудри. От этого у нее немного поднялось настроение. И действительно, тоненькая зеленоглазая красавица в длинном изумрудном платье с разрезом чуть выше колен, глядевшая на нее из зеркала, не могла не притягивать взгляды мужского пола.
С гордым видом она прошествовала мимо и поднялась в актовый зал.
«Неужели в нашем городе столько отличников? – поразилась девушка, оглядывая ряды огромного зала, в которых почти не было свободных мест. – Определенно, половина примазавшихся».
Она, конечно, была права. На бал просочилось множество старшеклассников, которых никак нельзя было причислить не только к славному племени отличников, но даже к хорошистам. Как им это удалось, осталось тайной и для самих организаторов – ведь пропуска на входе проверялись самым тщательным образом.
Стало ясно, что угощения на всех не хватит. И пока шла торжественная часть с прославлением и награждением самых-самых, в соседнем зале срочно выставлялись новые столики, а закуски на тарелочках делились пополам. Была мысль устроить еще раз проверку билетов у входа в этот зал, но от нее отказались, – ведь многие приглашенные уже повыбрасывали их.
Среди награжденных была и Джанелия-Туржанская. Когда под аплодисменты зала Лена пошла к сцене за подарком, Маринке снова стало худо.
«Что, что в ее облике есть такое… притягательное? – спрашивала она себя. – И платье у нее ничего особенного, и туфли не ах. Худенькая, среднего роста, сама скромность. Почему же так хочется смотреть на нее всем – даже ей, Маринке? Какая неземная прелесть таится в разрезе ее глаз, в уголках губ, в разлете бровей? Вот она идет к сцене, и все глядят на нее неотрывно – вся мужская часть зала. Воистину, помани она любого и он пойдет за ней на край света, не раздумывая».
Маринка попыталась пробудить в себе задремавшую ненависть к Лене и не смогла. Вероятно, лекарство начало действовать.
Небось ее мамаша постаралась, недобро подумала Маринка, глядя, как Лена с большой коробкой возвращается на свое место, рядом с которым маячила блондинистая голова Димы. Она прекрасно понимала, что неправа, ведь Лена все годы училась только на пятерки, – а таких даже в их большом городе можно было пересчитать по пальцам. Но ей хотелось так думать.
Вдруг Маринка заметила, что ей кто-то призывно машет из средних рядов. Приглядевшись, она узнала Сашу Оленина рядом с Ирочкой Соколовой. На Ирочке тоже был великолепный наряд: вишневый костюм с длинной юбкой и блестящей вышивкой на плечах. Она улыбнулась Маринке маленькими полными губками и указала на свободное место рядом с ней.
