– Тебе не обидно, что Лена теперь водится не только с тобой? – спросил он как-то Маринку Башкатову. – Прежде мы втроем ходили домой, а теперь за ней целая толпа увязывается.
– Ничуть! – удивилась Маринка. – А что тут обидного? Так даже веселее и хулиганы не пристанут. А тебе что, это не нравится?
– Нет, – признался Гена. – мне нравится, когда она водится только со мной.
– Почему?
– Не знаю.
– А я догадалась, – понизив голос, заговорщически сказала Маринка, – ты, Гена, в нее влюблен. Как Ирочка в Сашеньку. Она тоже не выносит, когда он с другими девочками водится.
– Может быть… – Гена задумался. – Только ты не вздумай ей ляпнуть об этом. Проболтаешься – убью!
– Да ты что! Да я себе язык скорее откушу! – поклялась Маринка. И тут же натрепалась Лене об их разговоре. Правда, Лена не обратила на него никакого внимания. Объяснений в любви она уже наслушалась предостаточно, и они ей успели надоесть. А по поводу Гениной любви она вообще не переживала. Ведь он до сих пор оставался ее братом, пусть названым, но братом. А братья, как известно, в сестер не влюбляются. Почему – она не знала, но знала, что есть такой уговор.
Но для Гены Маринкины слова стали настоящим откровением. Несколько дней он ходил задумчивый, а Лену даже избегал. Так вот что с ним происходит! А он-то гадал, почему не может видеть, как она улыбается другим мальчикам. Да он ее просто ревнует. И к девочкам тоже. Хотя к девочкам, кажется, не ревнуют. Наверно, он очень сильно влюблен. Ну, конечно, влюблен! По уши! Что же делать? Надо с кем-нибудь посоветоваться. Может, с Алексеем? Он в этих делах должен понимать.
Дождавшись, когда отец Мишки и Гришки в очередной раз явился понянчиться с ними, Гена с непривычным усердием помог ему укачать малышей, затем подсел к кровати, на которой лежал Алексей в обнимку с посапывающими близнецами и, замирая от волнения, сказал:
– Алексей, у меня к тебе есть разговор. Только поклянись, что никто никогда о нем не узнает.
– Раз ты просишь, – солидно ответил Алексей, – то само собой. Мое слово кремень. А в чем дело?
– Понимаешь, – Гена перешел на шепот, – я влюблен, ужасно влюблен. Просто не знаю, что делать.
– Это в Лену, что ли?
– Как ты догадался?
– Э, брат. Тут и догадываться нечего. Будь мне столько же, я бы тоже в нее влюбился. Такая девчонка – что ты! Тут и не захочешь, да влюбишься.
– Понимаешь, я ее ревную ко всем. Не могу видеть, как она с другими играет и разговаривает – хочется все вокруг расколошматить. Что посоветуешь?
– А что тут посоветуешь? Терпи. Радуйся, что вам пока еще по семь. Вот через десять лет – тогда да! Тогда ты пропал.
– Почему пропал?
– Так ведь, когда ей семнадцать стукнет, весь город будет по ней умирать. Тут кругом одни трупы будут валяться, помяни мое слово.
– А может, она в меня влюбится? Что для этого нужно? Я все сделаю, только скажи.
– Ничего, брат, ты не сделаешь. Любовь очень странная штука. Нельзя заставить себя полюбить, хоть тресни. Тебе остается только ждать и надеяться. Времени у тебя много. Попытайся стать лучше всех. Будь ей самым верным другом. Самым умным, самым добрым. Тогда она и дальше будет дружить с тобой. Но знай: в один прекрасный день она может встретить другого, и все твои усилия пойдут насмарку. Хотя ты парень видный – может, тебе и повезет.
– Значит, ничего нельзя сделать? Чтобы наверняка.
– Ничего. Н у, ступай, мне что-то вздремнуть захотелось. С пацанами за компанию.
Его слова не внесли в душу мальчика успокоения. Старайся, старайся, а она потом раз – и с другим. Но ведь впереди у них целых десять лет. В представлении Гены что десять, что сто лет были неопределенно долгим сроком. За это время надо сделать так, чтоб она без него не могла шагу ступить. Он будет следить за ней, чтобы в нужную минуту сразу оказываться рядом. Будет помогать ей во всем. Защищать от всего плохого. И тогда, может быть, она оценит его и поймет, что с ним ей лучше, чем с другими.
А если нет? Если она не полюбит его? Если кто-нибудь другой займет место, к которому он так стремится? При этой мысли Гена чувствовал, как из глубины его души поднимается какая-то темная сила, с которой не сможет справиться никто, даже он сам. Нет, не надо об этом думать. Он уже большой, он все понимает, он станет самым лучшим – лучше всех. И она полюбит его.
Теперь все свои переживания Гена прятал внутри себя. Внешне он стал спокойнее, не задирался и старался не слишком часто бегать к Туржанским. Иногда не заглядывал к ним по нескольку дней, выжидая, когда Лена сама позовет его играть. И Ольга успокоилась, решив, что у мальчика появились новые друзья и привязанности.
На следующий день после приезда Ольга появилась на кафедре. Поблагодарила преподавателей, проводивших за нее занятия, и, не ожидая конца отпуска, приступила к работе. Дел накопилось много. Сентябрьская проверка остаточных знаний первокурсников показала, что даже сквозь гребень вступительных экзаменов просочились те, кто был не в состоянии усвоить материал первых лекций. И таких темных было предостаточно.
Все спасательные круги: помощь отличников, ежедневные консультации, поурочный контроль, методички с повторением школьного материала – все было немедленно задействовано. Прикрепленные к группам преподаватели внимательно следили за учебой своих подопечных, не оставляя без внимания ни одного пропуска занятий и не выполненных в срок лабораторных работ.
Спустя два месяца после начала учебы стало ясно, кто есть кто. Кто пришел в институт за знаниями, а кто – отсидеться от армии или потому, что так хотели родители. Правда, в каждой группе таких было по двое-трое, но они сильно мешали остальным. Как правило, это были ребята с претензиями на лидерство – ведь в школах зачастую лидерами становятся самые отпетые двоечники.
К сожалению, хорошо учиться в школе стало не престижно. Отличники частенько подвергались насмешкам и даже насилию со стороны своих менее умных сверстников. Поэтому в первые же недели необходимо было переломить эту тенденцию, сделать отличную учебу желанной. Для этого требовалось как можно выше поднять авторитет успевающих студентов. Возможностей и способов их поощрения у руководства кафедр и деканатов имелось достаточно, и все они были немедленно задействованы.
И одновременно с большими и вкусными пряниками, которыми оделили отличников, все лодыри методично и ежедневно стали получать одну за другой горькие пилюли, которых в запасе у начальства тоже хватало.
После контрольной, проводившейся ежегодно в середине семестра, Ольга, собрав всех двоечников в актовом зале, обратилась к ним с краткой речью:
– Дорогие лодыри! – начала она, добавив: – Я не оговорилась, вы действительно дорого обходитесь государству. Поднимите руку, кто считает, что не в состоянии справиться с программой первого семестра. Может, голова у вас не так устроена, не воспринимает математику и все. Ничего страшного, бывает. Пушкин тоже, говорят, в математике был не силен, а стал великим поэтом. Может, и у вас талант к чему-нибудь другому? К спорту, например, или в вас погибает великий музыкант.
