Тетерин умирал долго, делая короткие вдохи и выдохи. Грач продолжал сидеть на корточках, не сводя глаз с умирающего. Наконец бросил ему в лицо короткую фразу:
– Тебе передает привет судья Ширяева.
Толпа зевак росла на глазах, они все ближе подступали к гаражу, кто-то сказал, что уже вызвали «Скорую» и милицию. Прибывший во главе наряда милиции старший лейтенант, оглядев место происшествия, спросил:
– Что случилось?
– Не справился с управлением, – отозвался Грач. – Права только недавно купил.
Милиционер усмехнулся.
– Вы знакомы? – спросил он, наклоняясь над трупом.
– Близкие друзья. – Грач бросил взгляд на врача из подъехавшей «Скорой помощи». Тот пощупал сонную артерию на шее Тетерина, приоткрыл веко, определяясь по зрачку, и отрицательно покачал головой, глянув на старшего наряда.
– Понятно, – констатировал тот и перевел проницательный взгляд на Владимира:
– Похоже, ваша дружба закончилась.
Грач улыбнулся одной половиной лица.
74
Значит, все-таки убийство... Олег и раньше не сомневался, а сейчас Рожнов буквально доказал, что Валентину Ширяеву действительно убили. В беседе принимала участие и Архипова. Полковник часто ссылался на нее: вот эту, мол, часть задания выполняла Ирина Взгляд на женщину, утвердительный кивок, и разговор возобновлялся. Не дело Шустова было осуждать следователя Маргелова, может, тот и прав, собственная безопасность на первом месте.
Заметно нервничающий Олег бросал взгляды на Архипову, подумывая о том, что, когда она покинет кабинет, он расскажет полковнику нечто интересное.
Шустов ехал в Москву с серьезнейшими подозрениями в адрес самого Рожнова, но они буквально таяли по мере объяснения деталей сфабрикованного дела о самоубийстве Валентины Ширяевой. Как загипнотизированный, Шустов слушал начальника: несколько предложений, вопрошающий кивок, в ответ утвердительный жест Архиповой, и все сначала.
Его поездке предшествовал разговор с товарищами, который перевернул все в душе Олега.
* * *
Они собрались в квартире Шустова полным составом – четыре человека, пятого уже не было в живых. Как и следовало ожидать, Белоногов переживал смерть приятеля больше других. Вот Костерин – тот абсолютно равнодушен, хотя знает, что и его может постигнуть участь Яцкевича. Оганесян больше молчит, бросая на товарищей короткие взгляды и изредка покачивая головой. Сам Олег напряжен до предела, но умело скрывает свое состояние.
Его бесило, что недавняя беседа с Рожновым ничего не дала. Олег вернулся из Москвы злой и раздраженный. Он пытался выведать у начальника, кто тот человек, которого убрал Андрей, не надеясь, однако, на признание. Гадать не приходилось: Яцкевича убрали люди, так или иначе связанные с Мигуновым. Выходит, Андрей не совсем чисто сработал во время ликвидации. Но вот в это верилось с трудом, скорее всего сам Рожнов где-то допустил промах, на скорую руку подготовив операцию. Оправданий от него не дождешься, да и нужны ли они? Хотя бы Олегу или Норику Оганесяну? Не нужны они и самому Андрею, теперь ему вообще ничего не понадобится, кроме обычных ритуальных услуг.
Однако время еще не притупило порожденную смертью товарища боль. Бойцы и собрались на квартире командира, чтобы выговориться, хотя Олег мог дать руку на отсечение, что все слова о мщении – лишь показуха, последняя дань погибшему другу.
– Сядь! – прикрикнул Олег на Белоногова. – Чего ты мечешься?
– Неужели мы ничего не сможем сделать? – Глаза Сергея источали боль, глядя на него можно был подумать, что он вот-вот разрыдается.
– У тебя есть предложение? – зло осведомился хозяин квартиры.
– Погоди, Олег, – остановил его Норик, – дай человеку высказаться.
Шустов махнул рукой: высказывайтесь. И мысленно посоветовал армянину первым взять слово: как же он, такой опытный, не заметил «хвост» за машиной Мигунова? Это одна из причин, из-за которой могли выйти на Андрея. Но в таком случае с минуты на минуту должны «прийти» и за Оганесяном.
Олег послал на Норика подозрительный взгляд, который прятался за нахмуренными бровями.
Уйдя в себя, он краем уха слышал, как армянин «с пристрастием» допрашивает Белоногова: во сколько Андрей ушел от него, не говорил ли чего... Даже прозвучал нелепый в данной ситуации вопрос, не угрожал ли кто Яцеку. Откуда Белоногову знать об этом?
Если кто и угрожал, то в первую очередь Андрей обратился бы напрямую к нему, Олегу, или «достучался» бы до Рожнова. Яцкевич не дурак, дело свое изучил хорошо, помнил все предостережения, назубок выучил сложные правила игры, установленные в отряде.
Стоп! Что там говорит Бельчонок?.. Неужели Андрею и впрямь угрожали, а он поведал об этом Белоногову, но утаил от командира? Нет, на Яцека это не похоже.
– Кто?! – выкрикнул Шустов, перебивая Белоногова на полуслове.
– Какой-то Вася, – ответил Сергей, неотрывно глядя на командира, – по кличке Олимпийский.
– Олимпийскими бывают только Мишки, – усмехнулся Оганесян, некстати хохотнув в короткие, аккуратно подстриженные усики.
Шустов осекся, нахмурился. Сделав вид, что закашлялся, он вышел на кухню и открыл кран.
Что, черт возьми, происходит, думал он. К чему Андрею понадобилось упоминать это прозвище, которое, кроме Шустова и дочери, никто не знает. Теперь вот в курсе Белоногов. Никто не знает, кроме...
Пора возвращаться. Олег выпил полстакана воды и вернулся в комнату.
– Я думаю, – пристально глядя на Сергея, сказал он, – что Андрей пошутил, а ты принял все за чистую монету.
– Да нет, Олег, – качая головой, ответил Белоногов, – Яцек говорил вполне серьезно.
– Много вчера выпили?
– Да нет, слегка пригубили.
– Ну да, – усмехнулся Шустов, – потому тебе и пригрезился Олимпийский Вася.
– Да не пригрезился, Олег, клянусь. Андрей уже уходил от меня, когда неожиданно сказал: «Знаешь, Сергей, чувствую большие неприятности, связанные с этим делом». Он имел в виду...
– Я понял, понял, давай дальше. – Только сейчас Олег понял, что Белоногов врет. Его ложь сошла бы за чистую монету, если бы не одно обстоятельство: разговор Шустова с Яцкевичем во Дворце спорта шел по душам, о личном, наболевшем. Нет, Андрей не был тем человеком, который, обратил бы это в насмешку.
Олег отошел к окну и повернулся к партнерам спиной.
Никто не знал, кроме...
Убийца не сделал контрольного выстрела, стало быть, могла иметь место беседа со смертельно раненным Андреем. Вероятнее всего, времени у него было достаточно, а близкая смерть Яцкевича не вызывала сомнения.
С содроганием Олег представил вдруг, как, отвечая на вопрос убийцы, Андрей думал о нем, своем товарище, Олеге Шустове, посылая ему последний привет. Или просьбу отомстить за его смерть.
