Да лучше бы она явилась на работу в чулках сеточкой и крутом мини!
Уж мне ли не знать, кто читает подобные романчики?!
Пополнить собой ряды этих самодовольных лоснящихся самок, у которых полки ломятся от видеокассет из серии «Стань стройной» и «Как достичь совершенства», а золотые кольца в форме змеек, молний и салютов со звездами снимаются с пальцев не иначе как с мылом! Этих горе-читательниц, два месяца подряд одолевающих порцию сладенького чтива в очереди к парикмахерше, или к косметологу, или к личному массажисту! Этих квази-интеллектуалок, бестрепетно втискивающих очередной павлиньей расцветки опус на опустевшее место растрепанного тома Горького, по которому когда-то (неужто были такие времена?!) готовилась к выпускному сочинению по литературе.
Между прочим, я проводила специальное исследование. Я наблюдала, как они читают. Как эти цепкие глазки с неумолимостью асфальтового катка ползут по строчкам. Как медленно, но неуклонно поглощают они описания любовных сцен на фоне морских, степных и пустынных пейзажей, а также частных и общественных интерьеров вперемешку с монологами, диалогами и эпилогами (а додумайся автор вставить в текст пару страниц какого-нибудь статистического отчета с шестизначными цифрами — без особого удивления они переварят и его!). Зато уж потом, одолев с десяток «Любовей среди прерий», «Поцелуев смерти» и «Наложниц-дикарок» и достигнув таким образом пика своего интеллектуального развития, сии дамы принимаются демонстрировать свою образованность направо и налево. Никто не умеет быстрее их разрешить самую сложную политическую, территориальную или экономическую проблему; никто лучше их не способен разложить по полочкам достоинства и, главное, недостатки любого профессионала, будь то врач, учитель, артист или ведущий телепрограммы, не говоря уже о писателях. (Но попробуй-ка заставить их купить школьный учебник взамен размалеванного их любимым чадом!)
А самое убийственное — совершенно серьезно они причисляют себя не только к сведущим читателям, но прямо-таки к знатокам и ценителям литературы! Надо видеть их снисходительно-сожалеющие физиономии, когда они вдруг услышат, что кто-нибудь из окружающих не читал какой-нибудь «Оазис любви»!
Между прочим, когда-то я искренне пыталась читать эти, с позволения сказать, произведения. Полюбуюсь красавцем султаном на обложке, открою пухлый томик где-нибудь ближе к середине и сразу наткнусь на что-нибудь вроде «ее томная лирообразная поза все сказала ему без слов». Ну и что прикажете дальше делать с этой штукой?!
И вот Людасик…
Господи, да ведь это же она первой из учителей заговорила со мной в школе, не поленившись притащить в библиотеку здоровенный том ожеговского словаря — себе она купила новый — и протянув своим уютным мурлыкающим голоском: «И что это мы с вами никак не познакомимся!»
Одним словом, пора было принять крутые меры.
Для начала я подсунула ей пару последних номеров «Знамени». (Что чувствует нормальный человек при виде свежего толстого журнала с ярко-алой надписью по бурому фону — объяснять, думаю, не надо.)
Людка, однако, и не подумала опомниться! Я специально проследила: оба журнала так и лежали нетронутые у нее в столе, в нижнем ящике!
Я извлекла их оттуда и мысленно записала эту гнусность на Людкин счет.
Далее я выставила на самое видное место новехонький томик Цветаевой.
Я ждала три дня.
Она демонстративно игнорировала его!
И уж после этого, выбрав подходящий момент за чашечкой кофе, я решилась на последнее средство.
Я вздохнула и ненавязчиво поделилась с подругами: вот хочу, мол, провести цикл бесед для старших классов! О смысле, мол, и роли литературы. О пафосе, духовности и художественном уровне — начисто забытых ныне категориях. И вообще об отличии ее, литературы , от низкопробного чтива . И о воспитании читательского вкуса . Ну и прочее в том же духе…
И не поможете ли, мол, товарищи?
Людасик, против обыкновения, ни малейшего желания мне помочь не изъявила. Пожала плечами и, слегка зарумянившись, застегнула молнию на сумке. (Как будто я не успела давно уже прочитать лакированный заголовок на корешке! «Подруга фараона»!) И быстренько так смылась проверять дежурство в классе.
А на меня тут же накинулась Римка:
— Чего ты к ней пристала! Пускай что хочет, то и читает! Самая умная, да?! С детьми свои беседы и проводи, а Людку не трогай!
Римус защищала Людасика от меня! ОТ МЕНЯ!
Очень мило.
Две лучшие мои подруги!
Где же ты, Данка? Ведь, в сущности, все это из-за тебя!
На ночь глядя глаза мои объявили забастовку — наотрез отказались закрываться. Проворочавшись с час, я, делать нечего, полезла в детективный ящик и за полночи управилась с «Восточным экспрессом» и «Десятью негритятами».
Закрыла книгу, погасила свет и прислушалась.
Ветер за окном выл по-прежнему. Только теперь я явственно различила в его голосе насмешливые «А-а-а-ах! О-о-о-ох!»
Сон и не помышлял приближаться.
Похоже, даже Агате в этот раз не под силу было успокоить меня.
Ночь опять принялась за свои штучки!
…Когда-то Римка излагала, не помню, из теории вероятности или еще откуда: шел человек по улице и, допустим, решил свернуть вправо, а потом почему-то передумал и отправился дальше. Однако минутное его намерение создало что-то вроде новой реальности, и в этой новой реальности он свернул-таки вправо и, пройдя немного, угодил под машину или, допустим, нашел кольцо с бриллиантом, в то время как в обычной жизни так и шагал себе своей дорогой, ни о чем не подозревая…
И выходит по этой теории, что неисчислимое множество иных реальностей С НАМИ или, может быть, О НАС рассеяно в неведомых нам пространствах!
Но к чему все это сейчас лезет в голову? Да вот же к чему: выходит, и в дружбе, и в любви мы рисуем в воображении этакий светлый, лучезарный и преисполненный ответного чувства облик дорогого человека, самовольно перенося его при этом из ОСНОВНОЙ реальности в НОВУЮ, специально по этому случаю нами сотворенную. И в этом свежесотворенном измерении он, безусловно, так и проживает в точности таким, как нам нравится. Беда только, что в ЭТОЙ жизни он об этом, случается, даже не подозревает…
— Чего накуксилась? Обиделась? — заподозрила назавтра Римка по дороге домой. — Ладно, брось, да? Пошли ко мне, новые кассеты посмотришь!
Но я покачала головой. Ноги уже несли меня в сторону. Надо сказать, иногда мои ноги выкидывали такие штуки — уносили меня, и все тут. Причем особенно любили это проделывать в перспективе намечающегося было романа — подхватывали и уносили, стоило только зазеваться, приостановиться, задуматься… Самовольно, можно сказать, решали мою судьбу.
Да и я, надо заметить, никогда им особенно не препятствовала.
Но тут не успела я свернуть за угол, как настырная Римус сзади вцепилась в мой рукав и пустилась уговаривать почти жалобно, чуть не со слезами — умеет это она, артистка!
