Он подкупающе улыбается, он ждет ответа.
«О Господи! О чем я думаю! Кто на кого упал? Да я этому Саше кланяться должна! Потому и живу одна-одинешенька, что вредная такая. Вовсе не в литературе дело! Корни моей личной неустроенности — во мне».
Я показываю на вход в общежитие:
— Вы не поверите, Саша. Здесь живут Вера, Надежда и Любовь…
Он не теряется:
— Значит, нам по пути.
«Он очень быстро думает. Кажется, я за ним не успеваю. И все время чуть-чуть недопонимаю. Вроде не глупая!.. Что он имеет в виду, когда говорит, что нам по пути? Хочет пойти со мной в общежитие? Или выражается образно по поводу отдаленных перспектив? А может, и он меня чуть-чуть недопонимает?
Пожалуй, лучше будет мне промолчать. Пусть он владеет инициативой. Женщине это позволительно. Она всегда, даже перед лицом опасности, может позволить себе забиться в укромный уголок».
Саша и правда владеет инициативой:
— А вы — Муза.
— Что? — опять не понимаю я и гляжу растерянно в его внимательные глаза.
Теперь Саша показывает на вход в общежитие:
— Здесь живут Вера, Надежда, Любовь… и Муза!
«Ах, вот он о чем! Как все же быстро думает. И логично… Наши-то театральные мальчики не сообразили про Музу. А он — с ходу».
Вероятно, уважение блеснуло у меня в глазах. Саша улыбается, он удовлетворен. Он сказал приятное даме.
Я смотрю на него снизу вверх. Я — маленькая Снегурочка, залюбовавшаяся северным сиянием…
Пауза несколько затягивается. Я опускаю глаза, смотрю в сторону. Вижу Надежду. Она идет от булочной.
Надежда в упор не видит меня. Она глазами поедает Сашу. Она вот-вот врежется в столб, потому что двигается, как на автопилоте. Вот смеху-то будет! Но нет, Надежда благополучно минует столб. Хотя глаз с Саши не сводит…
Саша проследил мой взгляд и заметил Надежду.
Я говорю ему первое попавшееся:
— Ну, вот я и пришла!
— Вы живете в…
— Нет я тут не живу, — перебиваю Сашу (кажется, фраза получается резкой, жаль!), а сама не выпускаю из поля зрения Надежду. — Я к подругам в гости.
Саша кивает, хочет что-то спросить. Но уж слышится голос Надежды:
— Ленка, привет! Чего не заходишь?
«Принесло ее на мою голову. И в самый ответственный момент!»
— Хорошо, — отвечаю я ей.
«Кажется, невпопад!»
Поворачиваюсь к Саше:
— Спасибо, что проводили, что от увечья уберегли!.. Если бы не вы, то…
А Надежда торчит у двери:
— Лена! Ну, ты идешь?
«Вот зануда!»
Саша говорит:
— Мне было приятно проводить вас…
Следовало бы сказать сейчас «До свиданья!», но все мое естество противится этому — он не назначает мне встречи, не спрашивает про телефон… Он сейчас уйдет. И больше я его не увижу… Правильно! Чего же ты хотела? У него дома жена и куча детей. Чтоб такой парень да без семьи? Так не бывает. Да и решительности ему не занимать. Если не просит телефончик, то определенно не из стеснения.
«Зачем же тогда провожал? Присматривался? А теперь присмотрелся, и я ему не показалась?»
— Вот автограф вам оставила, — изрекаю я, показывая на его плечо. — Ну… что ж… Прощайте!
Надька — совсем ведьма:
— Лена, так я пошла!
«Никак не отцепится!»
Северное сияние гаснет:
— Да, идите, Лена… Вас ждут.
Я иду к подъезду. Оборачиваюсь, замедляя шаг; взбегаю по ступенькам. Три точки, три тире, три точки… Припоминаю: это на морзянке международные позывные «SOS»…
Саша уходит, не оборачиваясь.
Вера, Надежда…
Надежда крепко хватает меня за руку и втаскивает в подъезд:
— Ну ты выглядишь, Ленка! Высший класс! Апельсиновая роща…
Она останавливает меня у вахтерши и обходит кругом.
Говорит со знанием дела:
— Сумка, пожалуй, великовата… А туфельки шикарные! Полный отпад! Вот только каблук поцарапан.
Она не замечает моего негодования. Или не хочет замечать. Очень хорошо собой владеет — изображает восторг. Надежда всегда была для меня загадкой. Вера и Любаша — две открытые книги. Поднеси светильник и читай. Надька — иное. Книга за семью печатями!
Старушка-вахтерша (я уж и забыла, как ее зовут) тоже высоко оценивает мой наряд:
— Как из Крыма приехала! Загара только нет.
Надежда кривится:
— Загар — дело наживное! Были бы хорошие шмотки. Да и что Крым? Вчерашний день! Сейчас люди двигают себя на Кипр или в Анталию…
Мы поднимаемся по лестнице. Надежда впереди, со всех сторон запечатанная. Я — следом, молчаливая, медленно остывающая после наплыва негодования.
Надежда бросает на меня косой взгляд. Спрашивает очень ласково:
— Что это за мэн?
Ее ласковость прямо-таки прет. Отлично знаю, что нехарактерна для нашей Надежды такая ласковость.
Я улыбаюсь, тяну паузу.
Еще один хитрый взгляд:
— Слышишь, Лена! Что за парень?
Я довольна: сломалась одна печать. Моего раздражения как не бывало. Ей любопытно. Даже больше: ей — страх как любопытно. Любопытно до жути! Она, кажется, жить не сможет, если любопытства не удовлетворит. Запал в душу «мэн».
Я ей мщу:
— Так, не о чем говорить…
Надежду, вижу, передергивает.
Я чуть-чуть приподнимаю завесу:
— Он назвал меня Музой.
Надежда поджимает губки, молчит.
Когда выходим на этаж, она роняет:
— Видный парень. Лет под тридцать?
Я пожимаю плечами, укоряю:
— А ты заладила: идем, Лена, идем!
Подруга смеется:
— Ты не понимаешь. Так надо было! Если хочешь, психологический прием. Это на них действует. Когда все получается, когда все — как по маслу, — им неинтересно, они в момент остывают. Им ухабы нужны. А ты стоишь перед ним и цветешь, как слива. Бери меня, дескать, срывай цветы! Старуха уже — а такая неопытная…
«Это уж слишком! Сама старуха!»
Вспыхиваю, будто порох:
— Ты, что ли, опытная? В общежитии до пенсии проживешь.
Брови Надежды взлетают на середину лба. Изгибаются, как молнии. Но она понимает, что перегнула палку. И идет на попятную, на мировую:
