– Бывает, – нехотя, чисто из вежливости, отозвался отец Александр. – Вот меня умиляет газета по-гречески, эфимерида , через нашу уволенную церковно-славянскую фиту. Эфимерида – нечто эфемерное, эфирное, летучее, несущественное. А вспомните «Правду» застойных лет, «Известия»… все казалось счастьем навеки.
– Да, – Палёв открыл меню, – вот вы и сами…– он углубился в изучение невиданных яств, предлагаемых кухней.
А кухня сегодня устраивала греческий ужин, официанты по такому случаю были одеты греками: в вышитые рубашки, черные безрукавки. Из меню Палёв дедуцировал, что долма – это почти наши голубцы, только не в капустном листе, а в виноградном. Он увлеченно читал по слогам: к пяти положенным языкам сегодня была приписка по-гречески.
– Ко-то-супа, – прочитал Палёв и отпрянул.
– Ко-то-су-па, – прочитал отец Александр и замер. – …Ба! Написано-то почти по нашему: котосупа . Только наоборот – суп с котом. Так вот он где сварен, суп с котом!
Подали суп с рисом и волоконцами куриного мяса.
– Ах, не с котом, а с курицей, – вывел суп на чистую воду отец Александр и благословился перед приемом пищи. – Наш-то суп с котом – это «лови момент»…
– Тогда уж позвольте не пропустить момент, – зацепился за слово Георгий Дмитриевич. – Перед нами яркая иллюстрация смысла-перевертыша. Разрешите-ка пофантазировать… М-гу… думаю, дело было так. Монахи держали пост. А о чем мысли человека голодного? О сгущенке, тушенке, о сытных обедах с наваристым супчиком. Вот вам и потом – котосупа!
– Сказочный супчик, – слушал да ел отец Александр. – Жаль, порция, как кот наплакал.
– Хотите, я вам свою уступлю? – с готовностью придвинул ему свою тарелку Палёв.
– Что вы! Горяченького и Богородица велит откушать во избежание язвенных неприятностей.
– Эх, уговорили, – Георгий Дмитриевич налег на суп с котом , да тот быстро кончился. – А помнится, как бомжевал…
– Кстати, о вашем бомжевании, – отец Александр придвинул к себе второе, те самые голубцы в виноградном листе. – Все хочу расспросить, неужели впрямь бомжевали?
– Да, представьте. И не философского эксперимента ради, а пал жертвой обменной аферы, скитался сначала по знакомым, хлебнул-с из этой чаши, потом… ну-да, не будем, тот суп с котом давно съеден. Сейчас я счастливейший из смертных, ответственный квартиросъемщик, живу один, как кот в масленицу… Тьфу ты, дались нам сегодня коты! Но тогда, да-с, тогда, не на что было поесть. Мне, ученому с патентами на мировые изобретения, не на что было купить булку. Ей-богу, хоть кота в подвале, такого же бомжа, как сам, лови и суп вари.
Отец Александр всплеснул руками.
– Да не волнуйтесь вы, – успокоил его Палёв, – до съедения братьев меньших я не дошел, а вот лаваш с лотка у кавказца умыкнул.
– Украл?
Палёв развел руками:
– Поймали бы, били б ногами, и были бы правы, ведь «не укради», и даже вы, отец Александр, их не осудили бы.
– Я-то вас не сужу, а жалею как заблудшую овцу.
Георгий Дмитриевич расхохотался:
– Трогательно… Ей-богу, – он осек смех и с самой серьезной миной спросил. – Кстати, а кто такая Она?
– Кто Она? – отшатнулся с опаской отец Александр.
– Та, которой мы всегда клянемся.
– Кому, кем клянемся?
– Ну, Богу – понятно, а Ей – кому? Кто такая Она? Почему сначала Ей, а потом Богу?
– Ах, Ей!
– Да, Ей. Кому Ей? Изиде? Она же – София. Афродите? Богородице?
– Вы… с вашими вечными штучками, – безнадежно махнул рукой отец Александр.
После ужина он удалился отдохнуть. А на пути в каюту сделал неожиданное открытие. Проходя через салон «Азур», на обратной стороне стеклянной двери прочитал в зеркальном отражении название и часто-часто закрестился: «Ба! И тут Руза! На тебе! Мой удел, планида… Царица Небесная! А ведь не случайно… Да только поди разберись, какой в том смысл, намек? Руза Небесная… морская. Куда меня занесло. И этого Пифагорыча, не ведающего, что творит, зачем послало? Имена ему нехристианские подавай… Ирод, конечно, злодей. Но узнай церковь об угрозе, уготовленной в младенце, что стало бы большим злом: обезвредить его или пустить все на самотек?»
Начинало слегка штормить.
19
Георгий Дмитриевич открыл кожаную папку; но не писалось, мысли на полный желудок были приземленными, взлететь им мешал булыжник из голубцов и котосупа. Он исправил несколько слов и захлопнул папку. Нашел в ящике стола акропольский снимок и поставил на стол: какой смысл прятать, если потом достаешь тайком и разглядываешь? Тайком-то от кого? От самого себя?
Елена его Гречаная на снимке безукоризненна. И ведь грамотно продумано: не цветной и не черно-белый, а в сепии, коричневато-молочный, будто в молоко капнули кофе, размешали, а потом тонкой струйкой вывели контур. И проявившийся образ уже не принадлежит реальности, но еще и не вошел в сферу мифа, а где-то на пути к нему, в области легенды. А она себя видела?
Стол накренился, фотокарточка, папка и весь алтарь съехали на один край, затем переехали на другой. Нептун заволновался.
Георгий Дмитриевич отправился на поиски точки наименьшей качки. Повсюду за перила лестниц были заложены непромокаемые пакеты на случай рвоты. Волны доходили до верхней палубы и лизали окна библиотечного салона. За столиками под зеленым сукном наряженные до безобразия старушки невозмутимо раскладывали пасьянс, да и толстяков не пробирала никакая качка – неотступно, с большими паузами между глотками, они тупо медитировали над пивом.
На выдаче книг сидела Елена Гречаная и мирно читала книжку в мягкой пестрой обложке. Было тихо, все подчеркнуто не замечали шторма, гарсон за стойкой бара готовил напитки.
– А что это ты, – сел напротив Елены Георгий Дмитриевич, – не при исполнении?
– Почему же? – оторвалась она от чтения. – В контракте оговорен и этот вид услуг. – Волна с силой ударила в окно. – В такую болтанку и ноги ломали… Концерт отложили из-за метеоусловий. Да я и отработала уже сегодня свое в Парфеноне.
Георгий Дмитриевич вспыхнул:
– Ты здесь, как солдат на службе. Женщина так жить не должна. Она солдат на другом фронте… Где очаг, зыбка. Нет этого, и она несчастна.
– Возможно. Но меня засосала эта жизнь.
– Хм, – Палёв с возмущением щелкнул по пестрой обложке. – Марья Леденцова, – прочитал автора. – Что это ты тратишь себя на такое мещанское чтиво?
– Так ведь больше ничего нет, – виновато приподняла Елена сутуловатые плечи. – На всех лотках только это. При всем желании не найдешь другое.
