Бабушку мою похоронили вчера или позавчера? Не помню. Помню только, холодно было, ветер так страшно завывал, мел поземкой, а бабушка в легком платье, любимом своем, крепдешиновом, даже без пальто, ей ведь зябко там. Но разве стал кто меня слушать? Я сплю уже второй день или третий? Не помню. Холодина в избе, аж зубы стучат, чего же это холодно так? Ах да, я ведь печь не топила совсем, забыла как-то про нее. Затопить разве? Нет, не буду, да и не так уж холодно, вот третье одеялко, мое еще детское, накину, почти тепло будет. А то затоплю, кто-нибудь дым из трубы увидит, придет. И так покою нет, то и дело то в дверь барабанят, то в окна стучат. А я молчу, нет меня. Света не зажигаю, да и не встаю, чего мне вставать? Постучат да и угомонятся, решат, что уехала куда-нибудь.
Очнулась я от звука падающих капель. Что бы это могло капать? Глаза открывать не хотелось. Но капли не унимались, стучали весело и даже с каким-то вызовом. Открыв глаза, я ничего путного не увидела. Почти темно, вроде густых сумерек, и тени какие-то мельтешат. Повернулась на другой бок, машинально отметив, что лежу на чем-то жестком, и глаза от удивления распахнулись сами собой. Передо мной простиралось громадное, сумеречное пространство пещеры. Только издалека, сквозь невидимую щель, в пещеру прорывался луч солнца, падал на громадную сосулину, свисающую с потолка, отражался на обледенелой стене и затухающими бликами разбегался по всей пещере. Вот это да! Где это я нахожусь? Это не наши пещеры, те маленькие, совсем темные, и никаких сосулек в них нет. Я неловко слезла с каменного ложа и зябко поежилась. Еще бы не холодно, когда я на мерзлом камне дрыхну! А я-то, дурочка, думала, что изба у меня не топлена, где она эта изба? С большой сосулины непрерывно стекали капли и падали в большую чашу на толстой извилистой ножке. Хотя нет, кажется, это не чаша, а тоже сосулька, только растущая снизу, а падающие капли выдолбили в ней углубление. Словно волшебный магнит меня притягивал солнечный луч, и я пошла посмотреть, через какую щелку он попадает в пещеру. Никакой щели не было, конец пещеры причудливо изгибался, и, завернув за угол, я увидела выход из нее, полукруглый и очень большой. Грузовик смог бы въехать без помех. Я заторопилась к выходу, мечтая согреться на солнышке, но свежий и какой-то вкусный воздух был холодным, холоднее, чем в пещере. Ну да, зима же, вспомнила я. А я во что одета? Я посмотрела вниз и не увидела моих ног. Вытянула вперед руку, которую хорошо чувствовала, но и ее не увидела тоже. Что за чертовщина такая?! На сон не похоже, сроду мне таких снов не снилось, или все-таки сон? Донесшийся издалека мелодичный звук отвлек меня. Какая-то темная масса копошилась ниже меня по склону. Дороги, кроме как вниз, не было, и я побрела по ней, стуча зубами и сотрясаясь от холода. Снега ни на дороге, ни на обочинах не было, только пучки какой-то травы ржавого цвета с толстыми стеблями и колючими шишками на кончиках. Вот на этой траве и паслись небольшие животные, по виду что-то вроде низкорослых ослов, но, в отличие от них, с рогами на крупных головах. На шее у каждого были ожерелья из колокольцев, они звенели, когда животное встряхивалось. На меня это диковинное стадо не обратило ни малейшего внимания, жадно скусывая колючие шишки. Хотя на что они будут обращать внимание, если я невидимка? Кстати, если это и в самом деле стадо, а не группа диких животных, тогда пастухи должны быть, хотя бы один. Ага, вон и в самом деле двое каких-то вывернулись из-за скалы. Один ростом примерно с меня, а другой — совсем маленький. Ребенок, что ли? Смотрят на меня разинув рты. Господи! Ну и рожи у них! Что у одного, что у другого, жуть просто! Лбы низкие, глубоко вдавленных глаз из-под них почти не видно, если бы еще волос побольше, то ни дать ни взять питекантропы из учебника истории. Но у этих руки-ноги голые, волос нету, на теле одежда теплая, меховая вроде, да и на ногах какие-то чеботы, сразу и не приметила из-за травы. Таращатся на меня изо всех сил и молчат. Но позвольте, позвольте, я же невидима! Глянула я на себя, да, невидима, а эти-то видят! Вот так приключение, час от часу не легче. Да пусть таращатся, подумаешь, что я, питекантропов не видала, что ли? Да сколько раз, и на картинке, и по телику. И я прошла мимо них гордо, независимо.
Дорога огибала большую иззубренную скалу, и я следовала за ее изгибами, старательно глядя себе под ноги. Камней было полно, а я хоть и невидимка, но если навернусь, то мало не покажется. Наконец, скала осталась позади, дорога стала шире и ровнее, я посмотрела вперед и ахнула. В круглой котловине, образованной кольцом гор, теснилось селение, пестрое скопище красных и зеленых крыш. Отсюда домики казались совсем маленькими, игрушечными. Чем дальше шла я по дороге, уже совсем ровной, мощенной желтоватым камнем, тем больше мне встречалось жителей, и все они как один таращились на меня, но уже тревожно и даже злобно. Уж не принимают ли они меня за врага? Когда я была близко от них, они угрюмо молчали, а стоило отойти на пару шагов, принимались яростно стрекотать между собой. Я ни слова в этом стрекоте не понимала. Игрушечные издали домики, когда я оказалась возле них, оказались все же вполне нормальными домами, небольшими, конечно, но я вполне могла бы в таком жить, не трескаясь то и дело макушкой об потолок. И они были ухоженными, опрятными, по крайней мере большинство из них. Разглядывая дома с наличниками и ставнями, я проходила одну улицу за другой, впрочем, улочки тут были небольшие, меньше наших переулков. Мне очень хотелось прижаться вплотную к какому-нибудь окну и разглядеть внутренность такого домика, но я не осмелилась, жители и так смотрят на меня как на чуму какую-то. Незаметно для себя я оказалась на небольшой площади, которая располагалась, как я думаю, в центре деревни. К этому моменту вокруг меня собралась уже довольно густая толпа, не приближаясь ко мне, они взяли меня в кольцо. Ростом жители были с меня, многие и пониже, выше никого не было, и крепкими мускулами вряд ли кто из них мог похвастаться. Но, если они все скопом вздумают навалиться, от меня мало что останется. Затренькали колокольчики, толпа оживилась, заколыхалась. А может, они вовсе и не по мою душу толпятся на площади? Такая догадка порадовала меня. А что? Ждут свое диковинное стадо, время к вечеру катится, пора скотину по домам загонять.
Я подняла голову и обомлела: слепящий сиреневый глаз небольшого светила висел низко над горизонтом и строго смотрел прямо на меня, словно душу до дна высвечивал. Господи! Где же это я? Спохватившись, что я не в том положении нахожусь, чтобы ворон считать, я перестала таращиться вверх и сосредоточила внимание на окружающем. Хорошего было мало. Вовсе не стадо звенело колокольцами, а четыре всадника подъехали ко мне на таких же животных, только чуть крупнее. В руках они все держали, растягивая ее, одну большую серую тряпку и, прежде чем я смогла сообразить, что это за штука, накинули ее на меня. Тряпка оказалась крупноячеистой сетью, и я в ней запуталась прочнее, чем бабочка в сачке. Но каковы питекантропы? Умные черти! Тем временем два всадника спешились, спеленали меня в сетку, как в кокон, и собрались было водрузить на рогатого скакуна, которого им услужливо подвел кто-то из толпы. Но для двоих мужчин я оказалась слишком тяжелой кладью, пришлось спешиваться оставшейся паре. Вчетвером они легко положили меня поперек какого-то подобия седла и прикрутили веревкой для прочности. Надежда на то, что я смогу видеть дорогу, поскольку сетка не мешала смотреть, не оправдалась. То есть дорогу-то я видела, но совсем не вдаль, а лишь под копытами осла, на котором болталась, как большая сарделька. Поза вниз головой ничего другого не позволяла, хорошо еще, что пыль в нос не лезла, земля была подмерзшей. В связанном состоянии, да еще неподвижно, я настолько замерзла, что рук и ног своих не чувствовала, но странно то, что никакого страха я тоже не ощущала, казалось бы, у меня все поджилки от ужаса должны сейчас трястись, а меня лишь любопытство мучило.
