— О нашей жизни, — выдал он неожиданный ответ.
— Да уж какая там жизнь!
— Нормальная, по-моему. Я тебе деньги на буфете оставлял, почему не взяла? Или не видела?
— Деньги видела, когда пыль вытирала, но что для меня, не поняла. А зачем ты мне их оставлял?
— Совсем без денег жить нельзя, вот зачем.
— Можно, ты ведь все равно продукты сам покупаешь.
Он повернулся и вышел. С одной стороны, без денег и вправду нельзя, а с другой стороны, с какой стати мне их брать? Когда ужин был готов, я, накрывая на стол, по привычке поставила одну тарелку и только тут сообразила, что я тоже не ужинала, он рано приехал. Ужин прошел в полном молчании. Воскресенье было таким же, только продуктов он не приносил. Ужинали опять вместе, опять молчали. Только когда я уже стала собирать грязную посуду со стола, Тимоха вдруг спросил:
— Ты чего вещи не приносишь, ты же мало взяла с собой?
— А откуда ты знаешь, может, принесла?
Он криво усмехнулся:
— Дверь-то я у тебя сломал там.
— Ну и что же?
— Так я сделал другую, новую. И замок в ней новый, а ключей ты у меня не спрашиваешь.
Я вдруг разозлилась:
— А чего я у тебя просить все должна? Мог бы и сам сказать, не развалился бы, молчишь, как бирюк!
Позже, когда я домыла посуду и собиралась погасить на кухне свет, Тимоха заглянул туда:
— Ключи рядом с деньгами лежат. Ты, если надо что, спрашивай, я могу сам и не сообразить, бирюк ведь.
Так я и не поняла, обиделся он или пошутил просто.
Симка воззрилась на меня с любопытством:
— Тонь, ты мне прямо скажи, было у вас или нет? Только не финти!
— Сим, что ты привязалась ко мне?
Она насупилась и обиженно запыхтела.
— Тонь, ты мне не подруга, а… а прямо ехидна! Сто лет не видались, я пришла, хотя у меня своих дел полно, а ты даже говорить не хочешь. — И она сделала вид, что привстает с табуретки.
— Да успокойся ты! Не было у нас ничего, понятно?
Симка немного посидела с обалделым видом, пошлепала губами, потом нахмурилась:
— А что вы делаете по вечерам?
— Телевизор смотрим, он у себя, я — у себя в комнате.
— Кучеряво живете! А что ты тянешь? Что отказываешь мужику, цену себе набиваешь?
Слова о цене меня задели.
— Ничего я не тяну и не отказываю.
Симка выпучила глаза:
— Неужто не пристает совсем? Тимоха парень огневой, сила в нем так и играет, это ты небось недотрогу из себя строишь! А как жить-то станешь, если бросит он тебя? А ведь бросит, ей-богу бросит! Ты глянь на стол-то! Красота какая, и колбаска лежит копченая, и сырок, и конфеты шоколадные. Когда ты так жила?
Мне сказать было нечего, Тимоха не скупился.
— Кстати, праздник сегодня, — только и заметила я.
— Какой такой? — изумилась Симка.
— День защитника Отечества.
— Ой! Правильно, забыла совсем, я же еще посылочку Ленечке посылала. Денек прямо как по заказу! Сделай, Антонина, мужику подарок, авось не развалишься и не убудет от тебя.
— Ты, Сим, уже достала своими дурацкими советами.
— Советы вовсе не дурацкие, а жизненные! — Она грозно посопела, решая, обижаться на меня или погодить, потом глянула на часы, ойкнула и начала собираться домой. — А ты работать не собираешься? Тимоха конфетами тебя кормит, только деньги лишними не бывают, опять же стаж. Петруша наш серчает на тебя, заявление, говорит, даже не написала.
— Напишу, — не слишком уверенно пообещала я.
Неспешно убирая со стола, я ломала голову над опостылевшими проблемами. Уже неделя, как я здесь живу, а мы по-прежнему с Тимохой будто чужие. Впрочем, о чем это я? Мы и есть чужие, родные, что ли? Судьба горькая меня под одну крышу с ним привела да жить рядом заставила, а чувств у меня к нему нет, откуда же им взяться, от его нелюдимости, что ли? То вовсе не смотрит на меня, а то как зыркнет, аж душа в пятки со страху уходит.
Хоть и нелегко мне это далось, но взяла я себя за шкирку да на работу потащилась. И никто меня не съел, даже орать не стали, пожурили вяло. Я по работе так соскучилась, что первые два дня не просто убирала библиотеку, а все вылизала дочиста и книжки расставила, а некоторые и подклеить успела, одно слово, соскучилась. Дверь отворилась, и заглянул глава.
— Как работа идет, Кострикова?
— Работаю, Петр Семенович, все хорошо. Спасибо, что в отделе культуры за меня слово замолвили.
— Вот и работай, ты молодая, чего тебе дома сидеть?
Да, с работой все образовалось, зато другая проблема осталась, самая трудная — Тимоха. По всему выходит, что надо мне возвращаться в бабкин дом, одной там жить. Страшновато немного, одна я никогда еще не жила, да ничего, и этот страх переборю, другие-то живут, и ничего. Замки мне Тимоха там крепкие поставил, а про отчима я ничего больше не слышала, как в воду канул.
Я накрывала стол к ужину, Тимоха, заявившийся сегодня пораньше, бродил по дому как неприкаянный и насвистывал негромко.
— Не свисти, денег не будет, — думая совсем о другом, машинально сделала я ему замечание.
— А на что они тебе? Вон на буфете лежат который день, уж запылились, поди, — усаживаясь за стол, пробурчал он.
— С какой, интересно, стати мне их брать? За то, что ужин готовлю или полы мету, за это? — взвилась я. Эти его дурацкие деньги мозолили мне глаза и бередили душу.
Он уронил вилку и посмотрел на меня удивленно.
— При чем тут ужин, что-то не пойму?
— Тут и понимать нечего, с чего я буду у тебя их брать, ты ведь мне не брат?
Брови его слегка поднялись.
— А что, разве только у братьев деньги берут?
— Не только, еще у родителей берут, у мужей, но вроде бы ты мне не папа? — хмыкнула я. Хотела насмешливо, а получилось — горько.
— И не муж, хотела ты сказать? Понятно.
Я вспыхнула, но что там ему понятно, допытываться не стала. Еще подумает, что я ему в жены набиваюсь. После ужина он читать не стал, сел телик смотреть, я принялась посуду мыть. Доделала на кухне дела и улизнула к себе, хотела журнальчик полистать, но глаза слипаться начали, пора ложиться. Только ночнушку натянула, вдруг дверь открывается: здрасте пожалуйста, Тимоха!
— Ты чего это так входишь? Даже не постучал, или запамятовал, что теперь я тут сплю, а не ты?
— С памятью у меня все в порядке, не жалуюсь, но только я теперь тоже тут спать буду.
У меня от такого заявления просто челюсть отвисла.
