На этом месте Володя чуть-чуть приобнял меня за плечи и продолжил:
— А это вот Женя, Евгения Михайловна, прошу любить и жаловать. — С этими словами он меня легонько, но настойчиво стал подталкивать к столу.
Я наконец сумела справиться со своим замешательством, раскутала миску с пирожками и, усаживаясь за стол, стала объяснять, что мне захотелось сегодня непременно что-нибудь испечь, и решила, что лучше всего подойдут именно пироги с капустой. Боюсь, голос мой звучал фальшиво и это было всем заметно. Разливая чай, Володя словно невзначай коснулся моей руки и слегка сжал ее. Не знаю, успокаивал ли он меня таким образом, или предостерегал от чего-то. Лариса отпила несколько глотков чаю, попробовала варенье и принялась на все лады расхваливать его. Смотрела она на Володю да и обращалась к нему, но тон и манера говорить у нее при этом были такие, словно она разговаривает с несмышленым младенцем. Такие манеры изрядно меня удивили, но ведь я ничего не знала об их отношениях. Мои пирожки Лариса даже не попробовала, а вместо этого стала рассказывать, как она любит печь, и не только пирожки, но и торты, и печенье, и как всем ее родным и знакомым необыкновенно нравятся ее изделия.
— Мама, но у тебя ведь не так вкусно получается, как у тети Жени, — с простодушным видом заметила Ксюша, взяв очередной пирожок.
Володя чуть заметно улыбнулся, а Лариса нахмурилась. Я поняла, что пора выручать мою маленькую приятельницу, и примиряюще произнесла.
— Почему-то детям чужое всегда кажется вкуснее и лучше.
Лариса приняла мою защиту благосклонно и спросила, есть ли у меня дети. Я в нескольких словах рассказала о своих детях, не утаив, что они у меня давно уже взрослые. В завершение добавила, что у меня внук — четырехлетний Мишутка. Было очевидно, что, по крайней мере, обеим моим слушательницам рассказ о детях и внуке понравился. Ксюша, как и подавляющее большинство девочек ее возраста, любила возиться и играть с маленькими детьми — они такие смешные! А Лариса, поняв, что я намного старше ее, приободрилась и стала любезнее. Сочтя, что должным образом восстановила безмятежность, нарушенную моим вторжением, я встала и собралась уходить. Ксюша заметно опечалилась, зато ее мать столь же заметно обрадовалась моей попытке исчезновения со сцены. Честно говоря, все происходящее сильно напоминало какую-то пошловатую пьесу. Володя, который до этого момента скорее напоминал зрителя, чем участника, поскольку в разговор не вмешивался, только молча подливал всем чай, попробовал меня остановить.
— Ну что ты, Володя, какой невежливый, задерживаешь человека, который торопится. Насколько я поняла, она твоя ближайшая соседка, еще не раз увидитесь с ней, — капризно протянула Лариса.
Не обратив ни малейшего внимания на ее слова, Володя буквально заставил меня опуститься на покинутый стул и, заглянув в глаза, попросил:
— Женя, я очень прошу тебя — не уходи, пока мы не поговорим, хорошо?
Его рука лежала на моем плече и показалась мне такой горячей, что прожигала сквозь одежду, я поспешно кивнула, соглашаясь. В воздухе повисло тягостное молчание. Я просто не знала, как поступить, Лариса откровенно злилась. Выручила всех Ксюша, которая, видимо, тоже что-то почувствовала своим детским сердцем. Она как-то почти по-взрослому вздохнула и потянула мать:
— Мам, пойдем домой! Мы ведь уже попили чаю и варенья тоже поели, а дома нас бабушка ждет и Рекс, и уроки я еще не делала.
Уходя, Лариса одарила меня еще одним неприязненным взглядом. Володя пошел проводить их в прихожую. Пока они одевались и прощались с хозяином дома, я все сокрушалась, насколько не вовремя пришла. Должно быть, у Ларисы с Володей давние отношения, она явно на что-то рассчитывает, вон ведь как разозлилась, а я тут что, факир на час, скоро уеду и вряд ли когда вернусь, так что мне незачем им мешать. Но почему-то меня опечалили собственные, такие вроде бы правильные мысли, а тут еще я вспомнила, как Володя сказал, что рад видеть меня в любое время дня и ночи — вот тебе и в любое время! Но тут стук закрывшейся входной двери прервал поток моих невеселых дум, через несколько мгновений Володя вошел в комнату. Я обратила внимание, что двигается он одновременно и неторопливо вроде, и вместе с тем стремительно, мотнула головой, отгоняя несвоевременные мысли, и встала ему навстречу. Но сказать ничего не успела, он был уже совсем рядом со мной, провел рукой по моему лицу, на мгновение задержался возле губ. Я почувствовала в нем какое-то напряжение, тревожно вибрирующий нерв, и слегка испугалась. Но он уже отвел свою руку, лицо его было по-прежнему спокойным и ласковым.
— Как же ты пуглива, Женя! Словно улитка, чуть что не так, сразу прячешь рожки. Я дружу с Ксюшей, понимаешь? Именно с Ксюшей, а ее мама, Лариса, — это просто дополнение к ней, отнюдь не самое приятное дополнение, но ведь Ксюша в этом не виновата, не правда ли?
— А я? — почему-то охрипшим голосом спросила я совсем неожиданно и тут же пожалела об этом. Господи, что же я делаю! Не хватает только, чтобы я начала выяснять с ним отношения да еще набиваться на признания, вот уж дура-то! — мгновенно промелькнуло у меня в голове. Очень быстрым движением я прикрыла рукой уже шевельнувшиеся губы Володи. — Не говори, не надо. Я не хочу знать. Я просто дура, не обращай на меня внимания. Тебе не повезло с соседкой: мало того что взваливаю на твои плечи все свои проблемы, так еще и вести себя не умею.
Почувствовав как бы легкий поцелуй на своих пальцах, я резко отдернула руку от его рта, но он просто улыбался. Мне стало вдруг страшно, очень страшно. Я боялась, что он скажет сейчас что-нибудь такое, что испортит наши с ним отношения, разрушит их хрупкое равновесие. Не знаю, понял ли он мои страхи, но сказал всего лишь:
— У тебя очень вкусные пирожки, Женя, спасибо тебе за них.
Когда я вернулась к себе, то работать уже не смогла, мысли о Володе не давали мне покоя. Я все вспоминала, какое лицо было у него, когда он хвалил мои пирожки, нет, явно не о пирожках он в тот момент думал, мысли его были куда серьезнее. Его глубоко проникающий в душу взгляд, ласковая и немного печальная улыбка, с которой он смотрел на меня, привели меня в смущение. И тогда я вспомнила один давний случай с пирожками и Павлом и рассказала ему о нем. Катеньке было тогда почти два года, и я была беременна Котькой, но еще не знала об этом. Мы оставили дочь на попечение Лиды, сестры Павла, а сами уехали к морю на две недели. Ужинали мы либо где-нибудь в ресторане, либо готовили сами, а вот завтракали и обедали всегда в одном укромном маленьком кафе, где всегда было сравнительно немного посетителей. И вот где-то на пятый или шестой день нашего отдыха мы, как всегда, завтракали в своем любимом кафе, и нам подали пирожки с брынзой, которые мне очень понравились. Но когда я уже допивала кофе, меня вдруг сильно затошнило, еле успела добежать до туалета. Когда я вышла оттуда, едва держась на ногах, бледная, даже зеленая, то Павел, посмотрев на меня, так отчитал бедного повара, что тот стал цветом лица похож на меня. Обедать в то кафе мы уже не пошли, а к вечеру я поняла, что опять беременна, а кафе с его пирожками и несправедливо обруганным поваром вовсе даже и ни при чем. Рассказав эту историю, я тут же сообразила, что зря это сделала, вряд ли уместно рассказывать соседу столь интимные вещи о себе. И я разозлилась на свою бестолковость: ну почему я не могу сообразить это все вовремя, почему только задним умом крепка?! Но в тот же миг я забыла про свой очередной конфуз, как только услышала, как Володя задумчиво сказал:
