— Ася! Александра Николаевна, выходите за меня замуж! Вы мне очень нравитесь, ну просто очень! Я не знаю, любовь ли это, но мне кажется, что да.
— Господи, Стас, выделаете мне предложение? Не скрою, вы мне тоже очень нравитесь, мне доставляет радость вас видеть. Я хочу быть вашей женой, но мы так мало знаем друг друга. У меня сложное прошлое, не смотрите, что я еще молода, в моем прошлом водятся такие крокодилы! И я не могу ручаться, что они никак не проявят себя в настоящем.
— Крокодилы? Это интересно! Вот с крокодилами я еще никогда не имел дела. Если они приручаются, то можно завести крокодиловую ферму, это сейчас модно, если не захотят приручаться, придется понаделать из них сумок и портфелей. Ася, теперь вы просто обязаны выйти за меня замуж, вам одной не справиться с рептилиями!
Мы выпили шампанского, я даже осилила полбокала, потом мы целовались, танцевали под медленную музыку, какую поймали по приемнику, я все забываю купить кассеты для магнитофона. К полуночи мы перешли на «ты», и, вставая с постели, я попросила его не торопиться с женитьбой, он вздохнул и согласился. Через два дня он улетал рано утром в командировку, сказал, что может задержаться, и попросил меня не волноваться, я обещала и в общем-то сдержала обещание. Я все время думала о нем, но пока не волновалась.
На работе все шло неплохо, я втягивалась и готова была отпустить Илью в деловую поездку на два-три дня, но сама ехать еще не решалась. Теперь, когда завалы на работе разгребли, он вспомнил вдруг о чувствах, начал какой-то лирический разговор, но я перебила его, пока он не наговорил лишнего.
— Илья! Мы с тобой хорошие друзья и деловые партнеры и больше никем не будем. Давай больше не возвращаться к этой теме.
Он сначала удивился, потом огорчился, но через пять минут уже увлеченно говорил об одном рабочем проекте. Горе будет той женщине, что влюбится в него!
Ночью мне приснилась Ульяна. Суровая и непреклонная, она заявила мне, что нет ей на том свете никакого покоя, потому что я разбила ее куклу.
Новую ей не дают, а без куклы она не может, поэтому возьмет вот это, берет с моей постели какой-то сверток в одеяле и уходит. В последний момент я соображаю, что она уносит моего ребенка, догоняю ее и отбираю сверток. Кладу на кровать и разворачиваю, действительно ребенок, мальчик, лежит себе и улыбается! В умилении я рассматриваю его крохотные ушки и пальчики, но ребенок начинает плакать, все громче и громче, я не знаю, что делать, у меня нет ни пеленок, ни памперсов, щупаю свою грудь, молока нет, откуда же у меня этот ребенок? Рядом возникает Пестов, берет младенца на руки, и он смолкает. Покачивая ребенка, он говорит с неодобрением: «Ах, Ася, Ася, у тебя ребенок, а ты романы крутишь, нехорошо! Я забираю его у тебя». Я злюсь, почему все хотят забрать ребенка, он только мой! Выхватываю его из рук Пестова и прижимаю к себе, ребенок посапывает возле моей груди и молчит.
Проснулась я в холодном поту. Чего только не приснится! Завтракая, я все никак не могла забыть сон. Потом мне пришло в голову — ведь могла я забеременеть от Стаса. Тогда сон понятен, но не слишком ли рано? На работе я постоянно думала об этом, наконец не выдержала, нашла по справочнику платную поликлинику, позвонила и записалась на прием.
Врач-гинеколог оказалась женщиной румяной и добродушной.
— Поздравляю вас, вы беременны! — сказала она мне.
— Уже? — пролепетала я и переспросила: — А это точно, вы уверены?
— Совершенно уверена, срок, конечно, маленький, четыре-пять недель, но плод хорошо прощупывается.
Выйдя из здания, я присела на ступеньки. Пять недель! Это что же получается? Для ребенка Бориса пять недель слишком мало, для Стаса слишком много. Тут я спохватилась, что мне нельзя сидеть на холодном камне, и перешла в машину. Как бы то ни было, но это ребенок мой, и я его люблю! Что-то у меня вертится в голове, ах да, все тот же сон.
Ребенка хотел отобрать Пестов, а этот-то почему? Алексей Степанович, ну… даже не знаю, как назвать его! Все успел: и мебель поменять, и обои поклеить, и ребенка мне сделать! То-то он все спрашивал, что я помню. Главное, что я не могу с ним говорить об этом, он никогда не должен узнать правду. О самом ребенке он, естественно, узнает, этого не скроешь, но вот с отцовством придется что-то придумать, и понадежнее, ведь Пестов тот еще лис! Но моего ребенка он не получит, хватит с него Валерика. Домой я приехала сама не своя. Я не горевала, ребенок — это радость, грех горевать. Но Стас! Вот где таится боль! Что я скажу ему через два дня? Едва успев с ним встретиться и полюбить, я его теряю. Стас, ты моя любовь и мое мучение!
Стас приехал в воскресенье после обеда, я стояла у окна и видела, как он вышел из машины. Часа через два он звонил в мою дверь. Открывать мне не хотелось, но объясняться когда-нибудь придется, и я открыла. Он вошел с цветами и плюшевым слоником, веселый, нарядный, волосы еще слегка влажные после душа. Дрожащими руками я приняла от него подарки, тускло поблагодарила, закрыла дверь и предложила пройти в гостиную.
— Лучше на кухню, мы ведь будем пить чай? У нас же с тобой традиция. Или ты думаешь, что я не принес конфет? Ошибаешься! Коробка привязана к спине этого симпатичного слоника, он ее прячет. Ну, улыбнись же, Ася, ведь я вернулся! Я так по тебе скучал!
Я посмотрела на него больными глазами, его нежная шутливость резала по сердцу, как нож, и повторила:
— Пойдем в гостиную.
Там я первым делом села в кресло, боясь, что откажут ноги.
— В чем дело, Ася? И не смотри на меня так безнадежно, что бы ни случилось, мы справимся, нас двое, мы сила!
— Нет, Стас, нас не двое. Ты один, и я одна, теперь будет только так. Прости, я не могла знать, что так получится, мне тоже больно, очень больно, но сделать ничего нельзя, мы должны расстаться!
— Подожди, я еще не могу сказать, что мне больно. Я зол, растерян и ничего не понимаю. Скажи, в чем дело, кто виноват?
— Никто не виноват.
— Ты мучаешься, я же вижу. И никто не виноват?
— Мучаюсь из-за тебя, из-за того, что нам нужно расстаться, но это необходимо. Мы теперь просто соседи, но не приходи ко мне ни за спичками, ни за солью, вообще не приходи! А теперь все, иди!
— Ты хочешь, чтобы я ушел? Еще недавно ты радовалась мне, а сегодня прогоняешь и при этом страдаешь сама, значит, это не другая любовь, — единственное, с чем мне пришлось бы смириться. И не надо смотреть на меня глазами больной собаки! Если я сейчас как последний идиот уйду, то твоя боль со мной не исчезнет, она останется, поэтому я остаюсь. Я человек практичный, романтики во мне нет ни на грош, на ахи и охи меня не возьмешь, так что давай разбираться. И не вздумай уверять, что ничего не можешь мне объяснить, еще как можешь! У тебя что, СПИД?
— Ты что, с ума сошел?
— О, вот видишь, кое-что ты объяснить можешь. Пойдем дальше. Ты выходишь замуж?
— Нет.
