- Кто-кто... Небось Сашка.
Ну Ирка! Насквозь все видит!
Лиза положила руки на стол, а на руки - голову. Как надежно, тепло у Иры. И защищенно: рядом мать, и уж она не позволит никакому Борису остаться на ночь... Впервые Лиза остро ощутила, что она здесь - одна.
Зазвонил телефон в коридоре, и Вера Ивановна сняла трубку.
- Ира, тебя! - крикнула она.
Ира проворно вскочила с дивана, выбежала в коридор, взяла висевшую на металлическом длинном шнуре трубку.
- Але... Саша?
Лиза тут же оказалась с ней рядом. Сделав зверское лицо, отчаянно замахала руками.
- Нет, она не у меня, - поняла ее Ира. - Не знаю... Правда, не знаю... Да откуда мне знать?
Вера Ивановна укоризненно покачала головой:
- Ах вы, дурочки! Разве это метод?
- Мама, ты обещала, - обиженно напомнила Ира.
- Молчу, молчу... Я же не виновата, что у меня есть уши. Замолкаю и удаляюсь. Чай на столе.
Ира обняла подружку.
- Останешься? Оставайся! Постелем тебе на диване.
А у Лизы и сил-то не было - снова ехать на Горы. Отяжелев от непривычно сытного обеда, обласканная в гостеприимном московском доме, она, с трудом удерживая отяжелевшие веки, смотрела, прищурившись, на высокую, стройную, очень похожую на мать Иру, и та, казалось, плыла в тумане, и слова ее - утешительные слова настоящей подруги - доносились до сознания Лизы как сквозь вату.
- Да ты у меня совсем спишь, - жалостливо сказала Ира и, обняв Лизу, увела ее назад в свою комнату.
- Нет, я не сплю, - пробормотала в ответ Лиза, пристраиваясь на диване. Глаза у нее совсем закрывались. - Просто устала.
- Ну и отдохни.
Заботливые руки положили на диван подушку, кто-то набросил на Лизу легкий пушистый плед. Она уже ничего не видела.
- Это потому, что снова пошел снег, - услышала Лиза мягкий голос хозяйки дома.
- Это потому, что вчера у них был вечер, танцы до упаду, - объяснила матери Ира.
"Это потому, что я очень несчастна, - вздохнула, проваливаясь в глубокий спасительный сон, Лиза. - Как хорошо, что можно уснуть и ни о чем не думать".
4
- Да, мальчик, - задумчиво сказала мама, - теперь и я вижу, что ты влюблен. Влюблен как безумный. А вообще любовь - это и есть болезнь: душевное расстройство, какая-то мания.
Мать сидела в большом кресле, положив полные руки на округлые подлокотники, откинув голову на его высокую спинку, мирно покачиваясь качалку купил ко дню ее рождения Пьер, за огромные деньги, на аукционе, но смотрела на сына с тревогой.
- Болезнь? - поднял на нее измученные глаза Жан.
- Не обижайся, - взяла его тонкую руку мать. - Я, может, не так сказала.
- Так, - снова опустил голову Жан. - Я думаю, думаю, думаю, и все о ней... Я просто ничего, кроме нее, не вижу.
- Но она ведь в Москве, - осторожно заметила мать: эти его слова испугали. - Как можно видеть того, кого нет? Хотя, конечно, я понимаю: можно представить.
- Нет, - не принял подсказки Жан. - Именно вижу. Однажды даже догнал какую-то девушку... Наверное, я и вправду свихнулся.
Как ни сочувствовала Марго своему Жану, все-таки она поморщилась: в их кругу так не выражались. "Свихнулся..." Ну где это видано? Но тут же себя одернула: мальчик страдает!
- Ладно, - решительно встала с кресла. Подошла к Жану, положила руку ему на голову. - Ладно, - повторила она, - лети в Москву, вези сюда свою Лизу. Все равно ни черта ж ты не учишься!
- Что за слова, Марго?
Они и не заметили, как пришел отец.
- И почему сидите впотьмах, как заговорщики?
Пьер, как всегда, был энергичен и весел. Как всегда, кроме своего бизнеса, ничего не знал и знать не хотел.
- А мы и есть заговорщики, - улыбнулась Марго, но смотрела на мужа строго, решительно.
О, как хорошо он знал этот взгляд! Что-то, значит, случилось в ее царстве.
- Завтра с утра, - заговорила Марго, и ее черные глаза велели молчать, соглашаться, - Жан займется своими делами.
- Какими? - насторожился Пьер.
- Главными! - Марго даже топнула маленькой ножкой. - Полетит в Москву, за своей Лизой.
Пьер редко терялся - в этой жизни ему, чернокожему, приходилось за все биться насмерть, - но когда так говорила Марго...
- А учеба? - только и спросил он. - Ты хотел лететь на каникулы, кажется?
- Не стану я ждать каникул, - чуть слышно - не от страха перед отцом, а от того отсутствия сил, какое овладевало им все больше и больше, - сказал Жан. - Ничего у меня без нее не выходит.
- Так заведи себе подружку, - покосившись на Марго, не очень уверенно посоветовал Пьер.
- Не получается! - тонко закричал Жан. - Мне скучно со всеми, я не знаю, о чем говорить!
Отец тяжело опустился на стул.
- Черт его знает, - он и не заметил, как повторил словцо Марго, только что им осужденное, - что такое есть в этих русских девушках? Они ведь и одеваются плохо, и не имеют косметики...
Жан невесело рассмеялся:
- Косметика... Ах, папа...
- Что - папа?
- Первое время я просто глаз не мог от них отвести - такие они красивые. А потом узнал Лизу... Ну ты видел же фотографию!
- Да, хороша, - нехотя согласился Пьер.
- А какая умная, добрая и... - Жан запнулся, но сказал все-таки, нежная, бескорыстная...
- Да уж, - недоверчиво пробурчал отец. - Хотя, пожалуй...
- Что?
- Отказаться от Парижа... От такой семьи, как наша... Может, она расистка?
- Нет! - вскинулся Жан, потому что была, была доля правды в словах отца. - А богатство... Она о нем и понятия не имеет... Там все по-другому, этого даже не объяснить... Так я полечу?
Он спросил робко, с надеждой. Конечно, на его стороне была мать, но решал все отец.
Марго все так же - серьезно, смело, решительно - смотрела на мужа, и он понимал, что она знает что-то такое, чего ему не понять.
- Лети, - пожал Пьер плечами. - Только потом не жалуйся.
- На что?
- А на то... - Пьер старался не смотреть на жену: она приказывала ему молчать. - Вот поссоритесь...
- Почему мы поссоримся?
- Все ссорятся, - объяснил отец. - Поссоритесь, да и назовет она тебя черномазым. Тогда не жалуйся. Ты ведь пока не знаешь, как это больно.
- У них, в Союзе, нет никакого расизма, - горячо заговорил Жан, откуда-то вдруг взялись силы.
