– Сереж, не надо так.
Вынула из сумки три апельсина, положила на тумбочку. Дома Виктор и не заметил, когда она успела их прихватить. Любая еда из ее рук появлялась совершенно неожиданно и безо всяких хлопот.
– Витя, выйди-ка! – попросил вдруг Сергей.
Виктор вышел за дверь, решив, что Сергей хочет побеседовать с Асей без него, но он почему-то вышел вслед.
– Это я с тобой хочу поговорить,– объяснил.– С ней уже не о чем.
– Ну?
– Да что «ну»?! Я и так вижу, ты с ней спал. Ты, дружок, поберегись. Вряд ли она тебе по зубам.
– Я ее есть не собираюсь,– огрызнулся Виктор. Разговор был ему неприятен. Если Сергей сейчас снова начнет говорить про Асю гадости, то по зубам скорее всего достанется ему.
– Она изменилась. Очень. Я просто вижу, что это уже не моя женщина,– объяснил Сергей.– Ты что, сам не замечаешь, она на тебя становится похожа, как щенок у хороших хозяев. Спокойная такая, тихая, молчит. Мне аж страшно.
– Утомил ты со своей мистикой,– ответил Виктор, хотя, конечно, ему приятно слышать, что Ася с ним другая, не такая как прежде, не такая, как была с Сергеем или еще с кем-то.
– Но ты понимаешь, что ее там видели?!
– Да, понимаю. Тебя там тоже, кстати, видели, и ты один из всех остался жив.
– Ты тоже. Пока.
– Это в каком смысле – «пока»?!
– В буквальном. Пока-пока. Разговор окончен.
Сергей вернулся к себе в палату, где его ждала Ася. Но она выскочила оттуда моментально, посмотрела Виктору прямо в глаза, сказала опять с той же интонацией, что и утром:
– Поехали!
– Тебя там видели,– сказал ей Виктор в машине.
– Я знаю,– ответила она.
– Ты там была?
– Да, конечно, ты же сам говоришь, что меня там видели.
Они подъехали к ее дому. Она вышла и молча отправилась к двери. Виктор плелся за ней, не зная сам – зачем, но повернуться и уйти – он не мог.
Поднялись в квартиру, и вот только тут – в своем доме – Ася вдруг расплакалась, даже не расплакалась, а разревелась. Слезы ливнем хлынули.
– Все умерли, все умерли, все умерли...– твердила она. А маленькая андалузская собачка, запрыгнув к ней на колени – слизывала слезы.
Виктор себя чувствовал лишним, совсем лишним, но и уйти он не мог.
Он переминался с ноги на ногу в прихожей и ждал, когда закончится этот ливень.
Потом она обернулась к нему и тихо сказала:
– Останься, пожалуйста! – и добавила виновато.– Я больше так не буду.
И он остался.
– Но все-таки, тебя видели там.– Продолжить этот разговор он решился только на следующий день, и только после завтрака.
Его удивляло, что она сама не заговаривает о погибших.
– Да, у меня там дом, я там часто бываю.
– Дача? – переспросил Виктор.
– Ну почему же дача, я говорю – дом. Обычная такая деревенская изба. Я тебя отвезу туда, потом.
Само словечко «потом» – зацепило Виктора, ему хотелось думать и верить, что у них много еще будет этого «потом», тем не менее – тяжелый разговор стоило довести до конца. Выяснить сейчас все и сразу.
– И что ты там делала?
– Гуляла с Цахесом,– кратко ответила Ася.
– Просто гуляла?
– Виктор, ты хочешь узнать, виновата ли я в смерти Николая и Макса?
– Ты не виновата,– быстро перебил он ее.
– Виновата,– она смотрела ему в глаза.– Я желала им смерти, потому что они бросили меня. Но я не убивала их. Если они сами ушли от меня – то для меня они уже умерли. Они дали мне все, что могли, а потом бросили. И взяли, что могли.
– Но Сергей говорил...
Ася не дала ему закончить фразу.
– Что говорил Сергей – я могу представить. Роковая женщина, инфернальная шлюха, меняет мужчин как перчатки, спокойно пройдет по трупам и не оглянется. Ревнивая, мстительная, злобная, взбаломошная.
– Это не так...– Виктор и сам не понял своей интонации, что-то полувопросительное, скорее, чем утверждение, но ему хотелось, чтобы Ася сама ему сказала, что нет, это не так, что Сергей придумывает, наговаривает, очерняет. Если Ася это скажет сама – ей он поверит, он вообще всему поверит, что она скажет.
– Нет, это не так. Я скорее теряю мужчин, как перчатки. Они все бросили меня,– тут Виктор понял, что она сейчас опять расплачется, растечется весенним ливнем, бросился к ней, обнял, начал утешать, умывать, убаюкивать и слушать, слушать, слушать – ее сбивчивую историю – историю маленькой детдомовской девочки, которую все бросили и никто не любит.
**/**/2008 lina write:
вместо живота – впадина, а под ним вообще – пропасть, щель, бесформенная дыра без краев.
ты таешь от мужских прикосновений – и это не метафора. таешь, растекаешься, становишься податливой на краткий миг, когда тебя можно начинать лепить. если упустить этот миг, совсем растечешься, как прошлогодний снег, как вчерашнее мороженое.
для тебя любовь – означает единственное желание – полностью раствориться и исчезнуть.
не владеть, не обладать, не созидать, не созерцать.
чтобы просто тебя не стало.
любовь для тебя крайне разрушительное чувство.
не дает ничего. так ведь и не берет.
не брать и не отдавать.
ты хочешь только, чтобы тебя не стало. ты охотно принимаешь всё – любую позу и любую форму. без метафор.
никакие человеческие отношения с объектом любви невозможны.
русалочка превращается в морскую пену,
снегурочка растекается грязной лужицей.
ты зачем-то продолжаешь существовать между двух ипостасей – лягушкой и царевной.
и тебя спасти – это от тебя отказаться, заморозить для завтрашнего дня, отойти в сторону. уйти и оставить.
**/**/2008 lina write:
любовь не входит в принятый список жизненных ценностей: семья, дом, здоровье, работа, успех, творчество, деньги, карьера, гендерная востребованность, свобода – и прочее (я плохо разбираюсь в принятых жизненных ценностях, только точно знаю, что любовь в этот список не попадает).
любовь – довольно неприятная штука – она обесценивает весь этот список, но ничего не дает взамен.
я вообще, совсем, совсем о другом. я о том – чем любовь отличается от эгоизма.
любовь – это не собственничество, но и не жертвенность.
я где-то прочла, что эгоист даже позволит другому человеку быть счастливым, если этим счастьем тот будет обязан ему
