Приятели договорились пока ничего не сообщать родным. Вот наладится какое-то дело, завертится, закрутится, тогда и обрадуют…
Катя нервно зудела над ухом у мужа каждый вечер, что она ненавидит фортепианную музыку.
— Пожалуйста, Катенок, я прошу тебя, потерпи немного! — ласково уговаривал Саша. — Осталось совсем немного, и мы переедем! Все когда-нибудь кончается.
— Сколько же может человек умирать! — однажды простонала Катя слишком громко.
Ее сетование случайно услышали свекор и свекровь.
— Александр, — жестко высказался Владимир Александрович вечером, — я прошу тебя сделать так, чтобы твоя любимая жена держала при себе все свои пожелания и жалобы!
«Поганка», — грустно и обреченно подумала Варвара Николаевна.
Сашка обиделся и замкнулся. Катя вообще перестала разговаривать со свекром, его замечать и к нему обращаться. Зато он вздохнул спокойнее.
Тетя Женя умерла холодной зимой. Владимир Александрович тяжело пережил ее похороны — тяжелее, чем смерти отца и тети Нюры. И даже не заметил, как переехали на Кутузку счастливые молодые Гребениченко, как тотчас переселились в их комнату довольные Наумовы — жизнь бежала своим чередом — и как снова стала постоянно исчезать из дому Варвара…
Раньше он всегда следил за ней и контролировал, скорее безмолвно горько фиксировал ее уходы. Нет, проверять никогда не проверял… Стыдно и глупо… Просто запоминал. А вот теперь… Теперь он на время отрешился от происходящего и отстранился от действительности.
И позже очень пожалел об этом.
6
Это началось почти сразу после рождения Сашки.
Варенька стала пропадать из дому в неизвестном направлении на много часов. Она не была ни в институте, ни у подруг, ни в библиотеке… Где бродила, оставалось загадкой.
Тетя Нюра, взявшая на себя обязанность ухаживать за малышом, конечно, просто спасла его и самого Владимира, но, с другой стороны, развязала Варе руки. Молодая мама не беспокоилась о сыне, отлично зная, что ребенка накормят, напоят и переоденут. Есть кому.
Старший Гребениченко наблюдал за происходящим мрачно, но молча.
— Варя учится, — поспешил успокоить отца Владимир. — Ей не хочется брать академический.
Сам он уже заканчивал Бауманское.
— Да-да, конечно, — торопливо закивал отец.
И Володя неожиданно заметил, как за последние два-три года постарел и съежился профессор Гном, стал по-стариковски шаркать ногами, близоруко щуриться, излишне суетиться… Хотя лет ему было не так уж много. Он успокаивался только рядом с верной тетей Нюрой.
Когда через четыре года после Сашки родилась Наденька, Варя неожиданно резко изменилась и повела себя совсем иначе. Она буквально прилипла к дочери, часами не спускала ее с рук, баюкала и пела…
Домашние изумились столь внезапной и странной перемене.
— Поумнела, выросла, — определила тетя Нюра.
Но Владимиру казалось, что дело совсем не в этом…
За два месяца до смерти отец вдруг вызвал Владимира к себе в кабинет.
— Володя, я их видел… — Профессор Гном горестно подергал себя за седую неизменную и даже не поредевшую с возрастом бороду. — Совершенно случайно. Они меня не заметили.
— Кого это «их»? — удивился Владимир и тотчас понял, о ком речь.
— Он нерусский. По-моему, швед или немец, — продолжал отец. — Очень эффектный молодой человек. И моложе ее. Это очевидно. Почти совсем мальчик.
— Варя не любит меня, — пробормотал Владимир. — И никогда не любила. Она вышла за меня замуж в знак благодарности. Такой красивый жест… Она просто не знала, что ей делать… Вот и все.
— Но ты подтолкнул ее к этому решению. Ты и Женя, я знаю. А теперь настало время расплаты за один неосторожный шаг. Ошибки сначала совершают, а потом понимают, что это ошибки. Никак не наоборот, увы…
— Что мне делать, папа? — по-детски прошептал Владимир.
Ничто не в силах победить нас, кроме нашей собственной глупости… Но терпят столько, сколько живут…
Отец пожал плечами:
— Ничего… А что тут можно сделать?
— Ты опять скажешь про время?
— Нет, не скажу. Скажу про детей. Сейчас только они могут вам помочь и спасти вас обоих.
— А ты уверен, что это мои дети? — в отчаянии спросил Владимир.
Профессор Гном взглянул на него из-под бровей:
— Уверен. Сашка удивительно на тебя похож. Такой же большеносый и волосатый. А Надя просто еще очень маленькая. Владимир, не глупи!
Дверь распахнулась. На пороге стоял веселый Сашка.
— Деда, ты мне обещал тобатку! — заявил он.
Его картавостью занималась тетя Женя, но парнишка оказался на редкость упрям и не желал упражняться и мучить себя трудными словами.
— Собачка ждет тебя на даче! — ласково отозвался старший Гребениченко. — Скоро лето, и мы все туда поедем!
— Ловить бабок! — обрадовался Сашка.
Он уже в раннем детстве на них помешался, только тогда этим словом, еще не вошедшем в жаргон, упорно называл не деньги, а бабочек и кричал, размахивая сачком и бегая по саду:
— Вон еще одна какая-то бабка летает!
До лета отец не дожил… Но верная тетя Нюра помогала молодым Гребениченко растить детей еще много лет.
После свадьбы летом Володя по совету тети Жени решил отвезти Варю на месяц в Крым. Их медовый месяц…
Володя выбрал Ялту, а Варя, как всегда, безмолвно с ним согласилась. Она никогда не была в Крыму, и ей казалось все равно, куда ехать.
Отец и тетка возили Володю в Крым часто. Месяц летом — у моря, два оставшихся — в Николиной Горе. Отец в Крыму научил Володю плавать, и тот еще с детства привязался к выжженным солнцем, сухим и жестким бесцветным равнинам и невысоким, словно раздумавшим или испугавшимся подниматься к небу горам, к задумчивым тихим волнам, почти не знающим настоящих бурь, к пропахшим водорослями песку и мелкой гладкой гальке, осторожно перекатывающейся под ступнями… Уезжать домой часто не хотелось, и Володя подолгу стоял у вагонного окна, провожая грустным взглядом убегающий от него Симферополь…
Сейчас он радовался, что и Варя, наконец, увидит его родные и любимые горы, степи и море. Увидит и поймет, как это прекрасно и волшебно.
Поехали поездом, поскольку тетя Женя панически боялась самолетов и заклинала родных не приближаться к этим подозрительным, опасным крылатым стальным птицам, выдуманным людям на беду.
Варя ехала в Крым без энтузиазма. Болезнь, кажется, отступила, оставила ее навсегда. Учиться в инязе ей очень нравилось. Варя наловчилась уходить от обыденной и тяготившей ее жизни, погружаясь с головой в чужие слова и фразы, в неведомый, неизвестный ей мир, который на самом деле был когда-то ее родным, близким, предназначенным ей от природы по праву рождения.
