— Где ты была? — вечно приставал он к ней.
— Гуляла в парке! — бурчала Марианна.
— Где ты была?!
— Да говорю же тебе, придурочный, — гу-ля-ла!
— Это что, новый термин? И с кем же на этот раз? Шлюха! Ты убеждена, что я все это стану терпеть?!
— А какой смысл ты вкладываешь в слово «это»?! — кричала в ответ Марьяшка.
В глубине души она с удовольствием предвкушала торжество измены над верностью.
— Марихуана! — смеялся когда-то Борис. — Злая отрава! Накуришься — и славно!
Нину Акселевичи отрезали сами… Изредка звонил Филипп Беляникин, которого перед отъездом Ленька попросил не забывать семью Борьки. Но вообще-то телефон в их квартире почти умолк. Только порой прорывался Алексей.
— А зря, Оля, мы с тобой не сказали Алле и сыновьям всей правды, — сказал как-то жене Алексей Демьянович. — Может, сейчас скажем?
Жена удивилась:
— Зачем? Сейчас это и вовсе ни к чему. Да и сделали мы все правильно. Для чего травить девочке душу рассказами о каком-то исчезнувшем отце? Ты стал ее отцом, и я всегда тебе была за это очень благодарна…
Ольга заплакала. После смерти Бориса она стала плакать часто и подолгу. А Алексей Демьянович о жене сейчас уже почти не думал, порой даже не замечал ее. Она казалась ему знакомой тропинкой, которой можно пройти, ни разу не споткнувшись, даже ослепнув на старости лет. Старшие Акселевичи до того присмотрелись друг к другу, прожив рядом жизнь, что каждый из них выучил наизусть все морщины другого. «Жена все-таки чужой человек, — неожиданно подумал Алексей Демьянович. — И друг лишь до первого ребенка. Странно, что это со мной? Или все люди на земле стали отныне для меня чужими? Но чужой — это тот, кто людей не любит, никому не желает помочь».
«И честный на редкость, и безгранично добрый, и неглупый, — думала о муже Ольга. — И работать умеет, и убеждать, и детей растить… И любить способен. До генерала дослужился. А вот — всю жизнь прожил без пользы…»
Она сама не отдавала себе отчет в том, какую именно пользу имела в виду, о чем мечтала и тосковала.
Почему с уходом Борьки рвались старые связи, извращались, искажались все прежние представления, ломались судьбы? Словно он многое унес с собой, многое изменил своим уходом… И прежнее без него стало невозможным, бессмысленным. А был ли он, тот самый прежний смысл?
Любовь со временем, как это водится всегда и у всех, прошла, умерла, уважение давало слишком мало тепла, а жизнь оставалась по-прежнему январски-холодной… Даже стала еще холоднее. Поэтому мужу и жене в определенном возрасте необходимо подружиться как можно крепче.
— Да-да, прости, Оля, — заторопился подавленный Алексей Демьянович. — У тебя всегда был потрясающий материнский инстинкт — я не переставал ему удивляться. Это какая-то изумительная, прирожденная тонкость, слившаяся из воспоминаний и опыта.
Вошла Алла:
— Мама, не плачь…
Села рядом и тоже заплакала.
И в тот момент возник уже забытый Петр Земцов. Трубку взял Алексей Демьянович и с трудом понял, кто говорит.
— А-а… — наконец вспомнил он. — Петр… — И настороженно посмотрел на жену и дочь.
Те были поглощены сами собой.
— Кто старое помянет… — торопливо пробормотал Земцов. — Я услышал о вашей беде. Не нужно помочь?
— Ты уже, помнится, нам когда-то помог, — не удержался и съязвил старший Акселевич. — Совесть загрызла? У нее зубки острые… Это обязательно.
— Виноват, — пробормотал Земцов. — Бес попутал… Жена все уши прожужжала: «Ищи жилье да ищи жилье». Вот и нашел… А у меня дочка выросла, Вероника. Помнишь ее?
Алексей Демьянович едва припомнил темноглазую девочку, почему-то всегда упорно напоминавшую ему фаршированную щуку.
— Хорошая девка, дельная. Риелтором работает. Деньги немалые. Уже завотделом. Ценят там ее…
— Риелторы — торговцы воздухом, — холодно отозвался Акселевич.
— Да перестань! Нормальные люди! Ты просто газет начитался, — возразил Петр. — А там из одного случая раздувают систему. Любят наши журналисты обобщать! Я бы заглянул к тебе как-нибудь…
— Нет, Петр, это ни к чему, — резко оборвал его Алексей Демьянович. — Наверное, в каждом доме наступает такое время, когда уже ни по какому поводу не приглашают друзей и знакомых, потому что у хозяев кончились нужные для этого душевные силы. Ты позвонил выразить мне соболезнование? Выразил. И привет!
Возможно, он и простил бы Петра, если бы во всей этой истории не были замешаны его близкие, если бы не пострадали его жена и дети. А страданий близких Алексей Демьянович не прощал никому.
Он вновь и вновь вспоминал Нину. Сколько она сделала в свое время для его семьи, для Борьки… Врачи, больницы, уколы… Лекарства, консультации, исследования… Нина находила врачей и для Аллы, для Ольги, для Алексея Демьяновича…
— По-моему, нет преступления хуже, чем неблагодарность, — сказал он однажды вечером жене.
— Ты о ком? — удивилась Ольга.
— Я о Нине. Как мы могли так поступить?…
— Мне уже говорила об этом Алла, — виновато отозвалась жена. — Она тоже переживает… А что нам теперь делать?
— Надо позвонить Нине. Поговорить с ней. Она поймет…
Но ни Ольга, ни Алла сами звонить Нине не хотели, боялись. Алексей Демьянович тоже не рвался. И нашли отличный выход: попросить позвонить Нине Филиппа.
На том и порешили.
Глава 21
«Убили, убили, убили…» — непрерывно повторяла про себя Нина.
Эта мысль никому уже не казалась откровением. Так думали все. Но поисками убийц не занимался никто. Алексей уехал, остальные Акселевичи были ни на что не способны. «А врагов забывать нельзя, — думала Нина. — Это неправильно. Если мы еще живы, то исключительно по их недосмотру».
И Нина отправилась в прокуратуру. Предварительно ей помог коллега, у которого работал там старший брат. Этот брат и направил Нину по нужному ей адресу.
Принял ее коренастый человек средних лет. Темные волосы красиво осыпал снег ранней седины. У следователя был жуткий насморк — коренастый сопел, сморкался и гундел носом.
Выслушав Нину, следователь равнодушно прогундосил:
— А вы кто?
Извечный излюбленный вопрос… Без него прямо никуда. Мог бы и прямо спросить: «А кем вы, госпожа Шурупова, приходитесь погибшему Акселевичу? В каких отношениях с ним находились?»
Нина потихоньку стала закипать.
— Человек.
Следователь бросил на нее быстрый недовольный взгляд:
— Это я вижу. Спасибо за подсказку! Вы очень внимательны и любезны. А все-таки?
— Я врач, — пробурчала Нина.
