Девочка не спала, хотя и делала вид, что спит: дышала глубоко и ровно. Но если бы Мамбо залили глаза и уши смолой, она бы не обманулась.
Она видела все. Даже, показалось Мамбо, задышала чаще обычного. Впрочем, это не так. У нее еще не выросли крылья, способные унести ее к берегам влечения – так рассуждала жрица и была абсолютно права. Но, как и у всякой твари, у нее уже начинают пробиваться перья полового влечения.
Она ничего не поняла, но придет время, и она вспомнит короткий отрезок этой ночи, как раз в тот момент, когда ее пальцы коснутся заветных участков на теле. Мамбо считала, что эти знания не приходят сами по себе. Всегда найдется человек, который заразит тебя своим примером.
Она подошла к кровати девочки, прикоснулась к ее горячему лбу и, проникая взглядом за веки, тихо сказала:
– Ты все видела. Запомни это. – Она поцеловала ее в лоб и вернулась на место. Там она припомнила, как по возвращении из Москвы приступила к изготовлению куклы.
В тот день она вернулась от фона раньше обычного; он задержал ее лишь для того, чтобы задать пару вопросов и выслушать ответы. Она оставила девочку во дворце – чтобы изготовить куклу, ей ни помощники, ни сторонние наблюдатели были не нужны.
Она заранее заготовила необходимые для работы предметы. Прежде всего, это воск, выделенный из человеческого жира.
На обратном пути Мамбо, оглянувшись, словно опасаясь слежки, перешла дорогу по центру перекрестка. Остановилась на середине только для того, чтобы поднять несколько камней. Ступив на тротуар, она внимательно разглядела камни. Вот на дорогу полетел серый и чуть темнее. Вскоре у Мамбо осталась лишь пара камней – черных с чуть приметной блесткой, размером с ноготь. Она даже рассмотрела их на расстоянии, вытянув руку и слегка прищурившись.
Отличные камни! Она снова забегала вперед, но уже чувствовала, что не так далеко. И с каждым мгновением час, к которому она стремилась, приближался.
Она не ошиблась. Фон был краток. Фактически он отдал распоряжение жестами и красноречивым взглядом: «Пусть она страдает».
Мамбо села за работу. Впереди не меньше четырех часов напряженного труда. Нельзя упустить ни одной мелочи, важно не допустить в голову ни одной лишней мысли. В ней удивительным образом сочетались образованность, современность и преклонение перед таинствами обрядов.
Она заложила в тельце куклы ногти и волосы жертвы и зарыла ее. Кукла тлела в земле все эти долгие дни, тлела и Ирина. Главное, чтобы жертва узнала, что ее прокляли, тогда ей действительно будет худо. Но худо ей будет в любом случае: она вошла в контакт с колдуньей, позволила ей забрать части своего тела, стала бессильной против проклятий и заклинаний.
Глава 8
Начальник смены таможенного контроля отметил время на настенных часах: 17.20. Самолет французской авиакомпании, вылетевший из столичного аэропорта Шарля де Голля, опаздывал на десять минут. Бамбутос снова поймал себя на мысли, что сбивается на «железнодорожный» лад: это поезда могут опаздывать, а авиарейсы всегда задерживаются. Всегда – он с полным основанием оперировал этим словом. Еще не было случая, когда бы самолеты прилетали вовремя. Хоть на десять минут, но задержатся.
Этот просторный кабинет, походивший на раздевалку под трибунами стадиона, практически не был меблирован. Пара столов, четыре стула и часы. Если не считать мебелью полицейского, который отчего-то решил, что является другом Бамбутоса, названного так в честь вершины массива в Западном Камеруне, откуда в любую погоду открывается живописный вид на окрестные деревни. Полицейский сейчас устроился в углу комнаты, положив ногу на ногу, а на коленку надел головной убор. Он был занят тем, что вычищал грязь из-под ногтей. Для этого он воспользовался зубочисткой, которую периодически смачивал слюной. Не плевал на нее, а совал в рот, с отвращением рассуждал таможенник. Вычистит полногтя и смачивает. И сглатывает. Обладая богатым воображением, Бамбутос отчетливо представил себе огромную полость в теле полицейского, и там на самом дне скопились комочки грязи, формой походившие на козюльки. Таможенник почувствовал себя плохо и потянулся к бутылке с минеральной водой. Вода дернулась у него в горле, когда полисмен в очередной раз очистил зубочистку от грязи.
Бамбутос решил отвлечь «друга» и вынул из ящика стола директиву Министерства внутренних дел, перечитал документ: «Службе безопасности аэропорта. Службе таможенного контроля. Пограничной службе. В связи с оперативной необходимостью обращать особое внимание на лиц и группы лиц, въезжающих на территорию страны с благотворительными мандатами…» Также согласно директиве органам, перечисленным в начале директивы, надлежало заносить подозрительных миссионеров в черный список.
Возможно, меры предосторожности были предприняты властями страны в связи с участившимися случаями вывоза детей, в том числе и из Судана, за границу, подумал капитан. Он хотел было спросить у полицейского, что тот думает о директиве, затем переборол в себе это желание. Он знал ответ: ничего не думает. У него скоро начнется авральная пора. Не успеет приземлится борт, как на него нахлынет живая волна…
Самолет прибыл в аэропорт с полуторачасовым опозданием. Белоснежный лайнер будто соревновался с солнцем и проиграл бестолковую гонку, пропустив его вперед. Когда шасси самолета коснулись бетонной полосы аэропорта, солнце уже закатилось за финишную черту горизонта. И лайнер выдохся в конце почти трехкилометровой взлетно-посадочной полосы.
Едва Николаев ступил на площадку трапа, у него невольно вырвалось незлобивое, но пропитанное тоской ругательство… В первую очередь он подумал о революции. Не менее ста чернокожих оборванцев столпились у трапа. Они галдели и размахивали руками.
– Сколько зазывал на такси, – заметил Живнов, дыша в затылок адвокату, стоящему ступенькой ниже. – Они разорвут нас и по кускам доставят в гостиницу.
– Если так, то у них все схвачено на таможне и погранслужбе.
Нико ответил улыбкой на улыбку бортпроводницы и легко сбежал по трапу. Он понадеялся на то, что черная толпа расступится перед ним, едва он сделает первые шаги к пикапам, подвозящим пассажиров к терминалу. Он ошибся. Равно как и Живнов. Половина предлагала услуги носильщиков, другая половина откровенно требовала денег. Ни за что. Даже не просили улыбнуться и сами не улыбались. Причем звучали неприемлемые суммы. «Дай сто долларов! Дай сто… Дай…» К Нико тянулись грязные руки, желтые глаза и зубы мысленно рвали его деловой костюм; счастливчикам достались части с карманами.
Нико послал обеспокоенный взгляд на хвост самолета, где с минуты на минуту должна была начаться разгрузка багажа. Помощников хоть отбавляй. Он на секунду закрыл глаза и с ужасом представил дорогие ему скрипки в грязных руках. Едва поборол в себе желание отбросить одного, двух, трех оборванцев, прорваться к багажному отсеку и лично руководить разгрузкой.
В голову влезло неуместное в данном случае слово «провокация». Можно размазать по бетону десяток негров и не почувствовать тяжести последствий. Они казались воробьиной стаей, способной выжить путем количества. Впрочем, они и взять могли количеством. Сейчас сила была на их стороне, и по бетону могла потечь серая масса прибывших: французов, русских, белорусов.
