Боевики тяжело дышали. Они затратили неоправданно много сил. Так бывает на незнакомой тебе дистанции, где так или иначе приходится разбрасываться, мимоходом заметил Вергельд.
Он хотел было отдать приказ отходить к самолету, как вдруг увидел спешащего к нему вождя. Так даже лучше, подумал он, передергивая за спиной затвор автоматического кольта.
Они встречались не каждый день, но часто. Сейчас Вергельд припомнил официальную встречу, за праздничным столом, установленным выше остальных. Тогда этот дикарь с цивилизованной прической умело притворялся вождем, бросая свою черную тень на фактического хозяина этих мест. Не его ли тень помешала разглядеть в живом мертвеце живого человека?
Вергельд заиграл желваками. На этом этапе он нашел, на ком выместить злобу. А дальше… Если каждые полчаса-час убивать по одному ублюдку, то в момент касания шасси взлетной полосы таллинского аэродрома на борту в живых останется пара заморышей.
Он рассмеялся. И не дал раскормленному вождю раскрыть рта. Он вскинул руку с пистолетом и нажал на спусковой крючок. Такая маленькая пуля, подумал он, остановила борова весом далеко за центнер. Пуля попала вождю в левую половину груди, и он резко осел, как будто напоролся на стену… толщиной в молекулу. Не больше, если раскатать десятиграммовую пулю в щит размером метр на два.
Вергельд подошел к нему и толкнул ногой в плечо. Потом поставил ногу на грудь вождю.
– Я оставляю тебя таким, каким увидел много лет назад: еле живого.
Дефицит времени не позволил Вергельду разразиться по обыкновению пылкой обвинительной речью и оставил его при своих манерах: он не стал добивать смертельно раненного, точно зная, сколько тому отпущено: двадцать, от силы тридцать минут.
Пока он разбирался с вождем, его люди построили детей в ряд, Вергельду оставалось только отдать команду: «Вперед!»
Он в последний – действительно в последний – раз бросил взгляд на центральную улочку поселка, напоминающего марокканское поселение своим уютом и чистотой. Он покидал свою стройплощадку: многое еще осталось недоделанным.
Нико шел на звуки выстрелов, гоня прочь мысль о том, что его заманивают в ловушку. Нет времени для такого хода; к тому же до этого нужно еще и додуматься. Он мимоходом похвалил себя, выходя на относительный простор – между пятым и шестым домом, и машинально отвергая более опасный путь – между поселком и лагерем, чтобы не оказаться между двух огней. Взгляд влево – никого. Вправо – вереница детей. Нет, не вереница, а круг. Нико скрипнул зубами: Вергельд и его люди уходили, находясь внутри живого круга, образованного парой десятков детей. Он не мог стрелять поверх детских голов. А вообще с руки из пулемета он мог только косить.
А Вергельд просчитывал все на ходу. Нико стрелять не станет ни в толпу, ни выборочно. Не выстрелит он и в самолет, двигатели которого уже пробудились и наполняли окрестности воем. Самолет – это еще и ставка русских. Если они захотят остаться здесь навсегда, то могут уже сейчас разнести иллюминаторы, прострелить шасси, оперенье, двигатели. Пусть пробуют.
Жевун буквально кожей почувствовал, как давление вокруг него ослабло. Живое кольцо вокруг распалось, и он, выглянув за ограждение, увидел боевиков, отходящих к самолету. Бросил взгляд влево, используя мощь оптического прицела. Когда в оптике промелькнули детские головы, Жевун поначалу ничего не понял. Полностью разобраться ему помог сначала один взрослый, потом другой. И стало понятно, почему молчит пулемет Нико. Тот мог идти следом, не боясь выстрела противника, но опасаясь своего.
Живнов моментально принял решение, а дальше действовал уже на автомате. Поймав в перекрестье первого попавшегося боевика, он нажал на спусковой крючок.
Эта была третья пуля, вылетевшая из ствола «куверта» за последние несколько дней. Одна из них предназначалась самому Живнову, но Леонардо промазал.
В магазине осталось еще семь патронов. В толпе, которая вертелась вокруг Вергельда, стало на одного человека меньше. Но потери бойца пока никто не заметил, как если бы он просто споткнулся и упал.
Еще один выстрел, и снова точно. Теперь можно было рассчитывать максимум на один спокойный выстрел. И Жевун подошел к нему более чем ответственно. Он выискал в оптику голову «маленького доктора» и центром этой живой мишени выбрал его грудь. Выстрел. Вергельд упал как подкошенный. А дальше случилось то, чего никто не ожидал. Среди боевиков пронесся ропот: снайпер. Они разорвали живой щит и бросились врассыпную, понимая, что этот щит пробит как минимум три раза. Дети попадали на землю, которую еще вчера разравнивал Живнов, а сейчас хищно оскалился. Он проводил взглядом боевика, но стрелять не стал. Его скосил Нико, вылетая на летное поле арабским наемником: в ихраме, завязав концы на затылке и оставляя открытыми только глаза. Он прикрывал Каталу, со всех ног бежавшего к самолету. Когда он поравнялся с детьми и опустился рядом на колено, поводя стволом автомата, напомнил Живнову картинку из недавнего прошлого: Мэрион закрывает собой девочку, а ее заслоняет от пули Катала. А вообще он молодец, улыбнулся Жевун. И еще раз, вглядевшись в Нико. Только с десятикилограммовым оружием, которое с грохотом перемалывало пулеметную ленту, он стал похож на настоящего защитника. Он коротко поводил стволом, доставая последних боевиков, высаживая стекла и рамы в здании диспетчерской службы.
Пилоты самолета, готового подняться в воздух в любую минуту, отказались от последней в этой жизни глупости. Они понимали, что самолет сумеет добежать до летной полосы – это в лучшем случае.
Жевун покинул свое место и спустился вниз по металлической лестнице.
Все трое встретились у трапа и оперативно подкатили его к борту самолета. Нико опустился на одно колено, готовый отреагировать на любой шум, движение. И поторапливал Каталу:
– Быстрей, быстрей, Саня!
Тот, взвалив Вергельда на спину, тяжело поднимался по трапу. Живнов взял под контроль западную часть летного поля, откуда могли появиться боевики. И они не заставили себя ждать. Трудно было предположить, что они сдадутся, отпустят человека, который оставался их гарантом и на африканской земле, и на европейской. На поле выехали четыре джипа и тут же растянулись в ряд. Нико не торопился стрелять в людей, с которыми фактически поменялся местами. Эту вылазку он назвал вылазкой отчаяния. Противник был силен, но не мог направить силу в нужное русло.
Первым выстрелил Живнов, снова мысленно поминая Леонардо. Он в отличие от камерунца уложил водителя джипа с первого выстрела. Тот завалился набок, выворачивая руль и сбивая с курса едущую справа машину. Она показала борт и стрелка, ухватившегося за поручень одной рукой и за пулемет другой. Нико дал очередь по ней и, сместив ствол, прошил второй джип. Две другие машины сбавили скорость и, развернувшись по широкой дуге, помчались прочь. Отчаявшись, они могли вывести самолет из строя, и этот факт больше всего тревожил адвоката.
Он бросил взгляд на трап. Каталы на нем уже не было. Нико отчетливо представил: вот он отдает команду пилотам, самолет мчит по полосе, чтобы в конце ее оторваться и взмыть в воздух. Вот тогда затаившиеся боевики не дадут пассажирам ни одного шанса.
