Связь с Варфоломеем прервалась – он не знал моего нового адреса, я не ведала, где служит любимый. Я пыталась раздобыть его координаты через Нуровых родственников, через Марата, но все оказалось бесполезным – ответа от них не последовало. Видимо, Раиса, Нур и Эльмира снова припомнили посылки с дорогостоящими мельхиоровыми позолоченными столовыми приборами, которые это семейство имело глупость присылать мне в бесчисленном количестве, наверняка вспомнили они и тот самый кубок для вина, изготовленный непонятно из какого металла, напоминавший мне всегда чашу Святого Грааля. В итоге мое письмо с просьбой сообщить мне подробное местонахождение Варфика осталось без ответа.
Когда мне стукнуло восемнадцать, мама переехала на постоянное жительство в Палех, к мужу, известному уже к тому времени художнику. Она изредка позировала супругу, являясь для Юрия Макашова источником вдохновения, играя роль его музы.
Я же три года ждала из армии своего ассирийского принца, оставаясь ему верной до такой степени, что с противоположным полом даже не разговаривала – в то время я напоминала себе безутешную вдовицу, замотанную с головы до пят в лиловую траурную тряпку, которую встретила как-то по дороге к морю в том счастливом месяце, который я провела рядом с Варфиком.
А когда мне стукнуло девятнадцать, моя подруга Людка сказала, что в моем возрасте быть девственницей просто неприлично, стыдно даже.
– Могут подумать, что ты до таких почтенных лет дожила и никому не нужна была! – подкрепила она свою мысль, и в моей жизни тут же появился фанатик своей профессии – пожарный Анатолий Зуев, который работал и сверхурочно – никогда он не мог равнодушно пройти мимо дымящейся урны...
Но он оказался женат, и у него было двое детей.
Потом я познакомилась с капитаном дальнего плавания Макаром Петровичем Кокардовым, но и он исчез где-то в океанских просторах на своем корабле со странным названием «Горные вершины».
Вскоре в меня влюбился боксер-тяжеловес Иван Дрыков, но с ним у меня тоже как-то не сложилось – ночи напролет он пытался одержать победу над ненавистным противником своим Гариком Шубиным, в результате чего так разгромил мою квартиру, что пришлось нанимать маляров.
...И за одного из этих маляров меня угораздило выйти замуж, потому что подруга Людка все уши мне прожужжала, что, мол, стыд и позор это – дожить до двадцати двух лет и ни разу (хотя бы ради приличия!) не побывать замужем. Однако Дубов оказался самым худшим в мире мужем, которого только можно себе вообразить!
* * *
И вот, когда я делала ремонт, когда я закончила его и наводила порядок, когда любовалась на свою работу и поразительную, необычную для глаза чистоту собственного дома, – думала я о том, что, в сущности, кроме ассирийского принца, в моей жизни не было ни одного нормального мужчины – все какие-то чокнутые попадались, будто сотканные из одних недостатков. Из лжи, зависти, трусости, слабости, эгоизма, злости, наушничества. А Дубова взять – так он вообще истерики мне, как хорошая баба, закатывал – бывало, на пол рухнет, на спину перевернется и давай ножками сучить по той только причине, что ему, видите ли, женских прокладок не купили! «Себе купила, а мне не купила!»
Ужас! Боже мой! С кем я жила! Какой только мерзости не встретилось на моем пути! Бедная я, бедная! И мне стало вдруг настолько жаль себя, что комок обиды застрял в горле, и ни туда, ни сюда – чуть я не задохнулась.
«У тебя, Дуня Перепелкина, есть только один выход!» – говорил мне голос свыше.
– Я, наверное, с ума схожу! – предположила я вслух.
«Наоборот, выздоравливаешь, в себя приходишь! Это ты раньше сумасшедшая была, раз с такими дураками жила!»
– А какой выход-то, какой? – Я уже и не замечала, что вслух разговариваю.
И тут меня осенило, что у меня действительно есть выход, и зовется он Варфоломеем. «Его надо срочно найти! Срочно! Во что бы то ни стало!» – три дня к ряду пульсировало в моей голове, больше никаких мыслей не было – одни положительные воспоминания, да еще – Варфика я должна найти, чего бы мне это ни стоило!
На четвертый день закралась все-таки одна поганая мыслишка! Подобно рыжему тощему таракану, который пробирался в мою чистенькую отремонтированную квартирку с помойки. Дополз и отжираться принялся – паразит! – так что уже к вечеру того же дня настолько распух и ожирел, что еле ножками передвигал, забился в щель – и сидит там, мерзавец! Так и засверлила меня мысль печальная, мысль тоскливая – нехорошая мысль: «А нужна ли я ему спустя четырнадцать лет? Что, если совсем не нужна? Конечно! Зачем я ему вдруг понадоблюсь, если столько лет он во мне не нуждался?!»
Пятый, шестой и седьмой день я, хотя точнее будет сказать, мой внутренний голос, нашептывал мне веские аргументы и доводы, доказывающие абсурдность и тщетность розыска Варфика.
– Сдалась ты ему сто лет! – возмущался голос. – Ты посмотри на себя! За восемь лет с Дубовым глаза твои потеряли былой блеск, вылиняли от слез! Цвет лица уже не тот, что был: свежий, персиковый, бархатный! И морщины! Ты взгляни, взгляни в зеркало – у тебя уже намечаются морщины! Черные круги вокруг глаз! И вообще – ты не та! Другой человек! И хоть ты не меняла своей фамилии при бракосочетании на «Дубову», ты и на ту Перепелкину не похожа, которая шестнадцать лет назад зашла в море прямо в сарафане, а потом швырнула его на берег, отдав во власть сильного северного ветра Апшеронского полуострова!
– Ну и что?! – давал отпор мой второй внутренний голос, который был добр ко мне и верил в мой единственный шанс, верил, что я найду своего ассирийского принца и у нас с ним все будет прекрасно. – И Варфику теперь не восемнадцать лет! И его жизнь потрепала! Еще как, наверное, поколошматила!
– Если и так, – шипел мерзкий голос – враг моего романтическо-утопического начинания, – ему сейчас тридцать два года. Даю голову на отсечение, что он женат и у него есть дети – полно детей!
– И на ком он женился, позволь узнать? На страшной девушке Хатшепсут?
– Ну, может, она стала красавицей – сейчас пластическая хирургия делает чудеса! И нечего разрушать счастье других, нечего вмешиваться в чужую семью!
– Но Варфик клялся мне в вечной любви! И перстень даже подарил! – Я достала перстень из шкатулки и надела его назло омерзительному внутреннему голосу-пессимисту.
– Глупости какие! Что-то он тебя не больно-то искал!
– Просто мы переехали на новую квартиру! Он не знал адреса! Его родители были против и перехватывали все мои письма, которые я отправляла Варфоломею домой! Я не знала, где он служил! Не знала! – И я заревела, уткнувшись в подушку.
На восьмой день я решила не слушать никаких внутренних голосов, как, впрочем, и внешних.
Я сделала свой выбор – я разыщу его! И никому ничего говорить не стану – ни Людке, потому что она сразу же скажет, что у меня не все дома, и станет отговаривать, ни маме – она тоже не поймет меня, наверняка в мой адрес «пройдется» – у меня, мол, нет никакой гордости, никакого чувства собственного достоинства, что я не в нее – она-то, дескать, никогда в жизни за мужиками не бегала, это они всю жизнь только и делали, что ничего не делали, а за ней сломя голову носились – да-да, я уверена, именно так она и отреагирует на мою идею. Скажу всем просто-напросто, что устала от семейной жизни с Дубовым, что на меня самым ужасным образом подействовал развод с ним (где-то я слышала, что развод занимает едва ли не первое место в стрессовой шкале) и мне, мол, отдохнуть надо. Так что я взяла путевку и уезжаю на море – на месяц, скажу, уезжаю.
