– Не беспокойтесь! Я довезу вас! С ветерком! – вызвался Остап Ливонович.
Народ высыпал на улицу, обступил заляпанную грязью «Ниву» белого цвета – машину режиссёра, вторую, увиденную мадам Дроздомётовой за время пребывания в городе после «Москвича-412», что круглосуточно поджидает пассажиров на безлюдном вокзале.
Аврора Владимировна долго прощалась с сэром Джоном и Феофилактом Щёткиным, потом залезла вместе с Бубышевой на заднее сиденье «русского джипа», Арина села впереди, рядом с Черняховским. Автомобиль тронулся, и наша героиня услышала надрывный возглас сэра Баскервиля:
– Аврора! Ай издэм твой книг! Слёво джентльмена! Ай обещай! – кричал он на ломаном русском.
– Он вам обязательно позвонит! – вторил ему Щёткин во всю глотку.
Остап Ливонович доставил гостей до вокзала за пятнадцать минут, а не за сорок, как низкорослый «таксист» в фетровой шляпе-пропеллере.
На перроне уже стояла бабка Маруся в своей замасленной куртке цвета помойного контейнера перед поставленной на попа бочкой, пытаясь торговать плесневелыми прошлогодними семечками с лицом (если её обрюзгшую физиономию со вторым подбородком, лежащим в области груди, можно назвать лицом) видавшего виды бизнесмена.
Обхватив фонарный столб, как любимую женщину за талию, раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику, мужчина с хомячьими щеками, с синей физиономией в рытвинах и букетом окончательно увядших, мороженых астр цвета молочного шоколада. Завидев Аврору Владимировну, он потянулся к ней в каком-то вдохновенном порыве, но, боясь отпустить столб, с места не тронулся, а лишь просвистел жалостливо:
– Хупите! Хупите свитощхи!
– Спасибо, голубчик, не надо, – благодушно ответила ему мадам Дроздомётова.
– Тоже мне! Нашла с кем разговаривать! – возмутилась Бубышева и, поправив полоску серого, уже загрязнившегося и кое-где отклеившегося пластыря над верхней губой, добавила брезгливо: – Это ж пьянь!
– Алкоголики – тоже люди, – рассудительно ответила её подруга и увидела, как на платформу выскочил мужчина в коротком грязно-сером плаще пятидесятых годов, в женских обтягивающих трениках василькового цвета и котелке а-ля Чарли Чаплин. Он беспокойно огляделся по сторонам, снял головной убор и, нервно вытерев тыльной стороной ладони пот со лба, с тревогой спросил отъезжающих:
– Поезда, поезда ещё не было?
– Нет. Ждём. Через пять минут должен подойти, – взглянув на часы, ответил Остап Ливонович.
– Ох! Через пять минут! Господи! Аришенька! Что ж мы стоим?! Что же не прощаемся?! – возопила Аврора Владимировна и, повиснув на шее у дочери, принялась с жаром, с азартом даже каким-то, шептать ей на ухо: – Аришка, не будь идиоткой! Брось этот город, этот театр затрапезный и поезжай в Лондон! Ты поняла меня? Сэр Джон очень приличный человек. Это сразу видно, – не прохвост какой-нибудь! Порядочный, солидный режиссёр, известный у себя на родине. Это счастье, что он взялся помочь тебе! Никто ничего не знает! Может, ты ему не только как актриса, но и как женщина понравилась – глядишь, он тебе ещё и руку с сердцем предложит!
– Да ну тебя, мам! У тебя только одно на уме! – отмахнулась Арина.
– А что ж тут плохого-то?! Глупенькая! Будешь не гражданкой Метёлкиной, а леди Баскервиль! Он ведь и мне с книгами обещал помочь – сказал, мол, обязательно напечатаю их в крупнейшем лондонском издательстве. Сначала, конечно, мои романы переведут на английский язык, а потом издадут! Так что смотри, Аришка! Не теряй его из виду!
– Поезд! Поезд! Аврор! – засуетилась Вероника Бубышева, с ужасом вспомнив, как разрывалась между платформой и вагонными ступенями, подобно тому как ее любимый Ларион – между ней и второй женой с сыном. – Помогите, помогите мне внутрь залезть! Я вас прошу! – басила она на весь перрон.
Грязно-синий, как штормовая морская волна, состав глубоко вздохнул, точно человек, который долгое время никак не может разрешить сложную жизненную ситуацию, и остановился. Со ступеней спрыгнула худенькая, юркая проводница с престранного цвета шевелюрой: чёрные, отросшие у корней волосы приобретали вдруг яркий блондинистый колер с будто бы неоднократно отстиранными ядрёным порошком «Лотос» рыжими концами.
– Билетики, предъявите билетики! – громко и визгливо крикнула она. – Провожающие в вагон не проходят, остановка три минуты, сейчас поедем.
Бубышева сунула девице билет и заголосила:
– Помогите! Помогите мне залезть! Запихните меня! Хочу в Москву! В Москву! – вопила она подобно трём чеховским сёстрам.
Аврора Владимировна, возведя взор свой к низким, серым небесам, вцепилась вдруг приятельнице в необъятный зад и, приказав Арине сделать то же самое, запихнула её в тамбур. Сама же мадам Дроздомётова, сдержанно поцеловав дочь в лоб и погрозив ей указательным пальцем (мол, не дури), с необычайной лёгкостью и грациозностью взлетела на третью ступень и по-королевски помахала всем оставшимся на платформе:
– До свидания, Остап Ливонович! Удачи вам в вашем благородном, нелёгком деле! – крикнула она, когда поезд дёрнулся, свистнул и медленно тронулся по направлению к Первопрестольной.
За окнами промелькнул вокзал с новой блестящей вывеской.
– Ой! Опять прозевала! Аврор! Ну что ты будешь делать! Так и не прочла, как город называется! – воскликнула Вероника Александровна.
– Да как называется, как называется?! Одно слово – Осрань, и точка! – усаживаясь у окошка, пробормотала Аврора Владимировна.
И понеслись, полетели мимо необъятные, полыхающие осенним золотом и медным багрянцем луга, поля, леса под серо-лиловым небом, кое-где желтоватым, словно от далёкого заоблачного солнечного прожектора. Немыслимая, непостижимая, загадочная, невиданная (!) ни в одной стране мира поразительная и однообразная красота. И ни души на сотни километров...
– Я есть хочу, – заявила Бубышева, усаживаясь на откидное место в плацкартном вагоне, – ничто не волновало эту женщину: ни премьера провинциального театра, ни выдающаяся игра Арины, ни бескрайние просторы за окном – ничто, кроме... Лариона и насыщения своей прожорливой утробы.
Проводив гостей, Арина с Остапом Ливоновичем сели в «Ниву» и отправились в театр.
Мужчина в жёлтых сандалиях на босу ногу стоял на рельсах по щиколотку в луже и с глубокой тоской смотрел вслед ушедшему в Москву поезду.
– Уехал, – печально вздохнул он и, взобравшись на платформу, пошёл прочь.
* * *
Следующим утром Аврора Владимировна проснулась ни свет ни заря. Ей не терпелось продолжить так удачно начатый третий том своих воспоминаний!
Она, накинув на ночную сорочку шёлковый халат, посмотрелась в зеркало в коридоре, улыбнулась чему-то... Она была рада – рада тому, что покинула эту ужасную Осрань, что она снова дома, рядышком со своим письменным столом богатого цвета радики, чёрным крутящимся креслом (неважно, что из кожзаменителя), а главное, со стареньким портативным компьютером, что хранит уйму её далеко не глупых мыслей, изречений и сентенций. Да что там говорить! – всё её детство, вся юность таятся в этом ноутбуке.
