…Повисли руки, словно плети,
С мочалой сходствуют кудряшки,
Сгнил сад любви – там запах тяжкий,
Обмякли и пожухли сиськи,
И ляжки больше уж не ляжки,
А съежившиеся сосиски.
Нет, Мисс Бесконечность и сейчас, обмахиваясь криво обстриженным подолом, бесстыже открыв свои круглые, словно отполированные коленки и «ляжки, которые больше уж не ляжки», была твердо уверена, что чертовски мила.
– Значить, вам, Веровна Петрововна, тоже с детями-то не повезло, на.
– Зовите меня Веруней, так проще, – сказала Мисс Бесконечность, и тут произошло нечто такое, чего я уже не в силах была перенести: Панкрат Захарыч хитро посмотрел на бабушку и с неописуемым удовольствием вдруг ущипнул ее за заднее место.
– Ну и шалун ты, Панкратка! – Она явно была в восторге (давно ее никто не щипал!), назвав Панкрата Захарыча запросто, по-родственному – Панкраткой.
Я встала из-за перил и громко сказала:
– Здравствуй, бабушка!
Она повернулась ко мне и будто не признавала меня или делала вид – глаза ее тут же потухли, превратились в мутные и невменяемые – это длилось секунд двадцать, потом во взгляде Мисс Бесконечности вспыхнула откровенная злоба, и она закричала:
– Зачем явилась?! Я уже пожелала тебе спокойной ночи! – Она надула щеки и поджала губы, одна прищепка съехала совсем за ухо.
– Кто это, Веруня?
– Внучка моя, Маня, – буркнула Веруня.
– А что это ты на лестнице сидишь? Застудиться хочешь? – сурово спросила я.
– Маня, я ей газетку подстелил, на, – заботливо сказал Панкрат Захарович. Теперь, когда я выбралась из укрытия, мне удалось очень хорошо разглядеть бабушкиного ухажера.
Это был старикашка лет восьмидесяти, напоминающий мартышку с мышиными чертами лица. Он был маленького роста (не больше ста тридцати сантиметров), худой, с длинными, почти до колен руками и с пышными, ухоженными бакенбардами, доходившими почти до середины подбородка, с искрящимися хитростью и лукавством глазками. Одет он был в коричневый пиджак, под которым виднелась блекло-зеленая майка; синие брюки были заправлены в валенки, а на голове красовалась «буденовка» из газеты, какие обычно носят маляры. Образ завершали два значка на груди (один овальный – «Заслуженный зоотехник», другой круглый «За спасение утопающих») и два ржавых зуба во рту.
– Панкрат Захарыч, пошли ко мне! – сказала бабушка тоном, не допускающим возражений. Старикан и не собирался перечить ей – напротив, он с молодецкой резвостью вскочил со ступеньки, обнял Мисс Бесконечность за талию и проговорил:
– А пойдем, Верунь! Что мы тут сидим, на! У тебя телевизор есть?
– Конечно! – бабушка даже обиделась – как это у нее могло не быть телевизора?!
– Ты зачем тащишь в дом незнакомого человека? – прошептала я ей на ухо.
– Что значит – незнакомого?! – заорала она. – Это Панкрат Захарыч, я с ним вчера на улице познакомилась, когда меня Иннокентий гулять выводил!
«Выводил! – подумала я. – Будто собачку какую!»
– Вам с матерью все можно! – не унималась старушка. – И охранников всяких! И на улицах всяким срамом заниматься! – последнее восклицание касалось Кронского, этот камешек был явно брошен в мой огород. – Пошли, Панкратка, а ты можешь ехать домой!
– Я тебе продукты привезла.
– Не нужны мне продукты! Я Иннокентия могла попросить! Он мне такие чудесные вафельки покупает!
Мисс Бесконечность с Панкратом Захаровичем уселись на диван и принялись спорить, что смотреть по телевизору: дама хотела сплошной ролик рекламы, кавалер – отечественный фильм, который только что начался.
– Фильм хороший, – упрямо проговорил он и, достав из внутреннего кармана расческу и сняв газетную «буденовку», принялся массажировать сначала свою плешину, потом старательно расчесал бакенбарды.
– Откуда ты знаешь? Ты его уже смотрел?
– Нет.
– Так откуда ты знаешь, что он хороший?!
На экране замелькали титры.
– Гляди, сколько народу в эпизодах наснимали, на! Человек пятьдесят, на! А раз «в эпизодах», значит, фильм хороший! – И бабушка тут же замолчала, поверив в странное обоснование того, что фильм удался на славу только благодаря тому, что в нем задействовали массу народа.
Я убрала продукты в холодильник – эти двое с головой ушли в какой-то дурацкий фильм.
– Бабушка, можно тебя на минутку?
– Я занята, – недовольно рявкнула она.
– Я все-таки уезжаю! Ты не хочешь сказать мне «до свидания»?
– После рекламы. Не мешай Панкрату Захарычу смотреть фильм.
– Если ты сию же минуту не оторвешься от своего ящика, я отправлю письмо твоему Жорику, где напишу подробно, чем ты тут без него занимаешься! – я шантажировала ее в точности как она нас с мамой. И это подействовало – она вскочила с дивана и подошла ко мне.
– Только попробуй это сделать! – прогремела она. – Жорочка такой ревнивый мальчик, он не вынесет этого. Его нужно подготовить.
– К чему?
– Ну, может быть, скоро у него появится новый папа, – виновато проговорила она, а я, как громом пораженная, плюхнулась на тумбочку.
– Ты тут без меня веди себя, как подобает в твоем возрасте! И не шляйся по улицам, не сиди на лестнице, а то еще, чего доброго, дверь захлопнешь!
– Подумаешь, у Панкратки переночую, – легкомысленно сказала она.
– Прекрати! – прикрикнула я. – Если тебе что-то понадобится, позвони Олимпиаде или отцу Власа. Они сразу же приедут. Поняла?
– Не дура, – прошамкала бабушка, но, видимо, вспомнив о моем шантаже с письмом, ласково добавила: – Отдохни там хорошенько, деточка, за меня не беспокойся.
А когда я уже стояла у лифта, она высунула из двери голову с прищепками и крикнула напоследок:
– Да смотри не утони – ты ведь у меня номер один!
* * *
Через день я со своей набитой, как мне казалось, самым необходимым сумкой-кишкой вслед за Власом вышла из подъезда (он тащил неудобный огромный чемодан с вещами). Могу сказать только одно – из Москвы я уезжала с тяжелым сердцем; на душе было неспокойно из-за бабушки.
К последующему повороту событий я была не готова. Оказалось, что Влас купил билеты не как я думала – на самолет, нет – нам предстояло тридцать шесть часов трястись на поезде, причем в плацкартном вагоне.
– Все должно быть как тогда – двадцать лет назад, – трогательно проговорил он, когда я вопросительно посмотрела на него, с усилием проталкивая сумку-кишку между многочисленными боковыми полками вагона.
Однако худшее ждало меня впереди: две узкие верхние полки и попутчики – визгливая девочка лет пяти с мамашей, напомнившей мне щуку, вероятно, из-за сплющенной сверху головы (такое впечатление, будто ее однажды неудачно подстригли, отхватив вместе с челкой пол-лба – он был как-то срезан), а когда она открыла рот, мне показалось, у нее там двойной ряд зубов, причем нижние клыки были похожи на острые кинжалы.
