– А ты после своей тирады будешь утверждать, что не ревнуешь меня?! Я уже говорила, что ревность – страшное, разрушительное чувство. А этого кренделя я первый раз вижу. Целовать я себя не позволяла, он без разрешения…
– Значит, ведешь себя так, что тебя без разрешения… – он замолк на минуту, но видно было, что внутри он кипел от злости. – Ты ведешь себя в точности как двадцать лет назад. Ты тогда еще чуть было не выскочила замуж за двоечника с Крайнего Севера! Никогда тебе этого не забуду!
Ужас! Он до сих пор припоминал мне историю о том, как в одиннадцать лет мне признался в любви двоечник с Крайнего Севера, когда мы, сидя у костра, поджаривали ячменные колоски и хлеб на палочках. Двоечник склонился над моим ухом и сказал довольно громко – так, что Влас услышал его слова:
– Маша, я тебя люблю. Давай поженимся.
А потом взял и поцеловал меня в щеку. Очень похожая ситуация, только ни в одиннадцать лет я не намеривалась выходить замуж за северянина, ни теперь я не собиралась идти в гостиницу «Прибрежная» на встречу с наглым пижоном Вэлом.
Ценой невероятных усилий мне все-таки удалось вернуть к концу дня прежнее расположение Власа. В ход было пущено все: и женская ласка, и грубая лесть, и охота за светлячками, и даже позиция № 6. Отношения наши, казалось, после этого неприятного инцидента даже укрепились и обрели… впрочем лучше, чем один из великих русских писателей, не скажешь: мы «были совершенно довольны друг другом». То и дело Влас приносил мне кусочек пирожного или конфетки и говорил трогательно и нежно: «Разинь, Машенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек». Я, в свою очередь, не отставала и клала в ротик любимого то кусочек персика, то черешенку. Это доброжелательство между нашими любящими душами было поддержано самой природой – медузы таинственным образом исчезли, море было спокойно, даже волны не пенились у берега – полный штиль, как перед бурей. Так продолжалось до конца нашего пребывания на море.
Обратно мы решили лететь самолетом – так что уже вечером того же дня мы были в Москве.
* * *
Мое предчувствие бури оказалось пророческим. За штилем и спокойствием нашего отдыха на море последовали черная полоса и буря не только в моей жизни, но и в жизни почти всех окружающих меня людей.
Но нет, нет! Все по порядку!
По приезде Влас на следующий день пошел на работу, а я первым делом отправилась навестить Мисс Бесконечность.
Еще не было девяти утра, а я находилась метрах в пятидесяти от бабушкиного дома. Миновав еще метров двадцать, я завернула за угол, и до моих ушей донесся странный звук забытого музыкального инструмента и чей-то скрипучий голос.
Подойдя ближе, я наконец разглядела Панкрата Захаровича, который стоял под бабушкиным балконом, ловко нажимая кнопки на гармошке, и надрывно, страстно пел: «Ми-илая, ты услышь меня, под окном сто-ою, я-а с гитарою…» Через минуту на балконе четвертого этажа появилась Мисс Бесконечность, кокетливо махнула ему носовым платком, облокотилась на перила и с нескрываемым интересом принялась слушать серенаду, которая пелась Панкраткой только для нее и в ее честь. Еще через три минуты на соседних балконах появился народ, и тут я услышала возгласы явного недовольства, перебивающие любовную песнь Панкрата Захаровича:
– Да что ж это такое! Каждый день одно и то же!
– С пяти часов никому спать не дает!
– А следующий сеанс у них в восемь тридцать!
– Думает, что больно хорошо поет!
– А я вообще ночью работаю! Мне спать надо, а он тут песни горланит!
– И это уже две недели продолжается! Что ж это такое!
Как я поняла из возгласов соседей, роман Мисс Бесконечности с зоотехником Панкраткой был в самом разгаре и старик ухаживал за своей зазнобой по всем правилам, которые утрачены ныне за неимением времени и падением нравов современной молодежи – а именно: с восходом солнца бабушкин слух ублажала душещипательно-призывающая песнь любви.
– Панкрат Захарович, здравствуйте, – пыталась перекричать я его, но это было не так-то просто. Он уже начал следующую песню – о том, как его сгубили очи черные, очи жгучие. Мисс Бесконечность, завернувшись в белую простыню, отплясывала кадриль, соседи всерьез подумывали вызвать милицию. – Панкрат Захарыч! – заорала я ему прямо в ухо.
– Что, на!?
– Здравствуйте, я внучка Веры Петровны – Маша! Вы меня помните? – Гармонь издала задушевный последний звук, и песня оборвалась на полуслове.
– Веруни-то, на?
– Да. Пойдемте домой, – и я увлекла его в подъезд к всеобщей радости соседей.
Панкрат Захарович прямой наводкой пошел за мной к Мисс Бесконечности, отчего у меня сложилось впечатление, что возлюбленные не расстаются и обитают большей частью в квартире у Зожоров.
– Машенька! Деточка! Не утонула все-таки! – воскликнула бабушка, но непонятно было, рада ли она этому факту или удивлена им. – А у нас с Панкратом Захарычем для тебя новость. Знакомься.
– Мы уже знакомы, – заметила я.
– Нет! – заупрямилась она. – Это теперь твой дедушка! Мы с Панкратушкой решили пожениться.
– Да, вот, на, – растерянно подтвердил он.
– Да, да, теперь называй его дедушкой!
«Очередной бред!» – подумала я и предложила бабушке помыться.
– Нет, что она за ерунду говорит! – обратилась она к «дедушке». – Это когда это меня кто мыл?! – возмущенно закричала она. – И потом, почему ты старших не слушаешь?! Я говорю, мы с Панкрат Захарычем заявку в загс подали, а она мне «мыться»!
– Какую еще заявку?! Кто подал? Каким образом? – я все не понимала того, что пыталась мне втолковать старушка.
– Обыкновенную заявку. Нас Иннокентий в загс отвез! Поймал такси и отвез! Через месяц – свадьба! Так-то! – выпалила она и поджала губы. Судя по всему, Мисс Бесконечность распирало от гордости и от того, что ей наконец удалось меня ошарашить.
– Я пойду куплю тебе что-нибудь поесть, – сказала я и вылетела на улицу. Сейчас я не могла находиться рядом с влюбленными, я не знала, что предпринять, в моем мозгу крутились и перебивали друг друга самые разнообразные мысли: от идеи поехать немедленно в деревню к маме и рассказать ей все как есть до намерения пойти к Иннокентию и хорошенько отколошматить его за подобные проделки.
Не помню, что именно я купила в продовольственном магазине – слишком уж я была взволнованна, – но вышла оттуда с двумя тяжеленными сумками. Пока шла обратно, эти сумки будто вразумили меня, и я подумала: «Какое я имею право вмешиваться в личную жизнь двух взрослых влюбленных людей?! Пусть побудут счастливыми на старости лет. Жалко, что ли?!»
И тут я представила, что если б Уильям Шекспир решил написать не трагедию «Ромео и Джульетта», а комедию и отобразил бы жизнь героев до глубокой старости, то история любви Мисс Бесконечности с зоотехником Панкратом Захаровичем могла послужить достойным ее завершением.
