Во всей этой истории супруги Дерюгины не могли не узреть указующего перста провидения. Слишком много здесь было рокового, таинственного. Взять, к примеру, дату рождения великого писателя – 20 марта, праправнук тоже родился 20 марта. Простое ли это совпадение или сама судьба ведет их по пути, подтверждающему его истинность подобными знаками свыше?! Автора «Мертвых душ» звали Николаем, праправнука зовут так же, только на украинский лад – Миколой! А живет он!.. Ну, это уж точно роковой знак – на отшибе хутора, что близ Диканьки! И гоголеведы немедленно рванули туда и обнаружили того, кого и мечтали обнаружить – Миколу Тарасовича Яновского.
Ему действительно было лет сорок, он был круглой сиротой, и супругов сразу поразило его сходство с дедом – автором «Вия» и «Невского проспекта»: нелюдимый (поначалу даже в хату их пускать не хотел), стрижка «каре», длинный вытянутый нос – одним словом, живая копия Николая Васильевича. По профессии Микола оказался таксидермистом – оттого в хате повсюду валялись шкуры животных, нитки, бинты, бечевки, деревяшки различных размеров, уже готовые чучела птиц… Он продавал их на базаре в выходные дни и на ярмарке, тем и жил. Это его пристрастие к мертвым, убитым животным супруги Дерюгины тоже приняли за очередной знак свыше. Ведь великий прапрадед Миколы так толком ни разу и не описал ни одной красивой живой женщины, а вместо этого отделывался лишь поверхностными зарисовками, зато с наслаждением и упоением изобразил помершую панночку в «Вие». И эта его ужасная смерть, а потом и перезахоронение и расцарапанная в диком ужасе крышка гроба… Словом, тема смерти каким-то таинственным образом связывает прапрадеда с праправнуком. Вероника Адамовна в связи с этим в восторге все твердила знаменитую фразу из «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова, сказанную его героем Воландом: «Как пьичудливо тасуется колода! Коовь!» (Пулькина мамаша не выговаривает всего две буквы – вместо «ш» она произносит «ф», а «р» вовсе пропускает, и я до сих пор мечтаю услышать, как-то она скажет слово «ребенок», но Вероника Адамовна всегда выкручивается, заменяя на «дитя», «чадо» или «малыфка»).
Кончилось все тем, что филологи-гоголеведы, наобещав потомку Гоголя золотые горы, приволокли его полторы недели назад в Москву.
Придя вечером с работы, Пулька в ужасе обнаружила в своей комнате чудного человека, который сосредоточенно вставлял проволоку в скелет какого-то небольшого зверька. Законная комната моей подруги совсем не походила на себя – музей кистом теперь дополнили экспонат совы с выпученными глазами, шкура лисы, над дверью – чучело летящего ворона; беспорядочно валялись бинты, веревки, шнурки, иголки, ножницы… Посреди комнаты стоял огромный анахронический саквояж.
– Ты что делаешь в моей комнате? – разъяренно прорычала Пулька.
– Поди, умойся наперед! – неприветливо проговорил Микола.
– Ну-ка, убирайся отсюда! Пшел вон!
– А як же ш! Ща по печи сракою! – Потомок Гоголя откровенно хамил.
– Пуфочка, выйди на минуту, я поофу тебя, – мягко попросила дочь Вероника Адамовна и рассказала поистине захватывающую историю о том, кто тот человек, что сидит сейчас в ее комнате, как трудно было его разыскать и кем он приходится великому писателю.
Аполлинарий Модестович с удовольствием слушал рассказ жены, лишь изредка, подтверждая, говорил: «Да-с, именно так оно и было-с». Когда рассказ подошел к концу, на кухне появился Микола и сказал:
– Кишка кишке кукиш кажет!
– Что? – не поняла Вероника Адамовна.
– Шо, шо! Жрать хоца!
– Сейчас, сейчас, накоймим нафего гостя доогого! – воскликнула она, бросив на сковородку морковные котлеты. (Надо сказать, что Пулькины предки называли друг друга по имени отчеству, на «вы» и никогда не ругались между собой: Вероника Адамовна смиренно относилась к несколько взрывному характеру мужа, а тот, в свою очередь, сносил кислый творог на завтрак и протертую свеклу в обед. Ужин в доме Дерюгиных был не предусмотрен.)
– Завтра посетим могилу вашего, Микола, прапрадеда, – мечтательно произнес Аполлинарий Модестович.
– Непьеменно, непьеменно, – проворковала Вероника Адамовна и достала из холодильника низкокалорийную сметану.
– А где у вас тут чоловича збиральня? – спросил дорогой гость.
– Чего-чего? – не поняла Пулька.
– Это туалет значит по-украински, – пояснил отец. – По коридору направо, Миколушка.
– Ты что, украинский язык выучил? – удивилась дочь.
– Нет, у них такие вывески на общественных туалетах… Вот я и запомнил.
И тут настал самый ответственный момент, когда оба родителя наперебой умоляли Пульку на время освободить свою комнату:
– Пока Микола не уедет обратно, – просил отец.
– Нет, интересно, мне что, на улице, что ли, жить?
– Ну, может, подежуришь пока в больнице…
В этот момент праправнук великого писателя вышел из «чоловичей збиральни», монотонно напевая разухабистую песнь (надо заметить, Пулькины родители записывали все, что говорил отпрыск Гоголя, на диктофон – то ли для последующих поколений, то ли от излишней сентиментальности) – потом вдруг подошел к Пульхерии, которая как-то неудачно сидела на стыке двух табуретов, и, выдернув из-под нее один, возмущенно рявкнул:
– Ну-ка, дай сюды пидсральнык! Одной жопой на два базара! – а взглянув на скудные морковные котлеты, злобно поговорил: – О! Кугуты! – однако что означало сие слово, никто из присутствующих не знал, поэтому никто и не обиделся, но если я не ошибаюсь, «кугут» в переводе с украинского означает жмот или скупердяй.
Пока Микола Тарасович давился морковными котлетами с обезжиренной сметаной, Пулька кинулась в комнату собирать вещи. Вслед за ней побежала Вероника Адамовна и отмочила такое, после чего моя подруга зареклась не появляться дома до тех пор, пока оттуда не исчезнет таксидермист со своей мертвечиной. А сказала Вероника Адамовна вот что, причем на полном серьезе:
– Пуленька! Мы тут с Модестом Аполлинаиечем подумали и ешили, почему бы тебе не выйти замуж за Миколу. У него нет девуфки. Это пьевосходная пайтия для тебя! Ты никогда нас с отцом не слуфала, послуфай сейчас!
– Только попробуйте пальцем тронуть или повредить хоть один мой медицинский экспонат! Никого не пощажу! А вашего потомка тем более, так и знайте! – крикнула она напоследок и переехала жить к Аркадию Серапионовичу.
Все вышеизложенные события, произошедшие в семьях Огурцовых – Поликуткиных и Дерюгиных, мне подробно описала Икки, когда я пришла к ней в аптеку. Я же, в свою очередь, поведала подруге о нашей с Власом ссоре.
– Все-таки Пулька права, когда говорит, что даже самый совершенный мужчина недостоин последней подзаборной женщины-пропойцы! Спрашивается, почему он с тобой расстался? Даже толком объяснить-то не смог! Болван! Чего еще сказать?! – тараторила Икки, успокаивая меня тем, что это вовсе не я такая глупая – не поняла мудрости решения Власа – это он оказался дураком, потому что в его решении напрочь отсутствовала мудрость. – Ты посмотри, как у нас с тобой все синхронно происходит в жизни! Помнишь, вышли замуж в один год – я за Игоря, ты за Славика, недавно мы подали заявление в загс – я с Женькой, ты с Власом, а сейчас нас обеих бросили, – проговорила Икки и печально вздохнула.
