– Иккусик, ну возьми меня! – молила Дуся. – В этом чертовом «Лекаре Атлетове» совершенно невозможно работать! Начальство совсем свихнулось! Ты представляешь, они ввели ночные смены! Я теперь оттуда вообще не вылезаю! И было б из-за чего! Ты ведь знаешь, сколько мы получаем!
Нечто подобное говорили и все остальные бывшие бойкотистки, а Икки, прищурившись, учиняла каждой небольшой экзамен, задавая такие заковыристые вопросы, на которые затруднялась ответить даже всезнайка Обезьяна. Например: «В каких пределах может варьировать длина свечи согласно Государственной фармакопее при ширине в основании не более полутора сантиметров?» или «Какова температура плавления масла какао?».
В ответ Икки слышала лишь маловразумительное мычание.
– Вы свободны, меня вполне устраивают мои сотрудники, которые в отличие от вас знают ответы на эти элементарные вопросы, – говорила она, будто подписывая окончательный, не подлежащий обжалованию приговор, и, задрав нос, уходила обратно в подсобку.
Нельзя не сказать о том, что проктологическая аптека открылась благодаря неимоверным усилиям и обширным связям Аркадия Серапионовича, посредством которых он сумел выполнить все Иккины требования и теперь спокойно отдыхал с Пулхерией в Крыму. В частности, два основных требования – о поставке в аптеку масла какао в качестве основы для суппозиториев и тары для них – картонных коробочек.
Первое требование выполнить было не так-то просто и потребовало от любителя русской словесности титанических сил, змеиной хитрости, ангельского терпения и усилий изворотливости, т.е. изворотливости ужа, который попал на сковородку.
Масло какао доставляли ему нелегально из разных стран, расплавляя его и запечатывая в алюминиевые банки из-под пива и кофе. Пулькин поклонник напоминал главаря банды бутлеггеров двадцатых годов прошлого столетия, подпольно торгующего алкогольными напитками на черном рынке в период сухого закона в США по спекулятивным ценам.
С тарой дело обстояло проще – Аркадий Серапионович через своего очередного благодарного пациента вышел на директора нелегальной целлюлозно-бумажной фабрики, производящей женские прокладки и детские памперсы. Специально для единственной в Москве проктологической аптеки любителю русской словесности удалось убедить директора этой самой фабрики в полезности изготовления тары для суппозиториев. Тот поначалу долго сопротивлялся, но в конце концов согласился открыть небольшой цех по производству заготовок для миниатюрных коробочек.
Теперь раз в месяц к аптеке подъезжал микроавтобус, набитый до отказа картонными заготовками.
– Мы ничего не успеваем! – жаловалась Икки. – И все из-за этих заготовок! Коробочки-то ведь надо еще сложить и склеить! А у нас столько рецептуры, столько рецептуры!
В результате трем сотрудницам аптеки «Эбатов и К*» каждый день приходилось чередовать род деятельности: один день коробочки клеила заведующая аптекой – Икки, Варя (тощая белесая девица с утиным носом) готовила свечи, а толстая Света со сросшимися бровями сидела за первым столом, принимала рецепты.
– Это, конечно, не дело! – сетовала Икки – видимо, вопрос с коробочками ее очень волновал, и я как-то спросила у нее:
– А почему бы вам не нанять кого-нибудь на должность склейщика коробочек?
– Да кто же согласится на такую работу, причем за мизерные деньги?!
– Может, Анжелку задействовать, отвлечь ее таким образом от пьянства, – предложила я, но Икки категорически отказалась:
– Сама посуди, если ей дети не нужны, с какого боку ее могут заинтересовать коробочки? И потом, Нина Геннадьевна ее от себя ни на шаг не отпускает!
Что правда, то правда – я как приехала с моря, еще ни разу не видела Огурцову, только пару раз мне посчастливилось послушать ее невразумительные мычания по телефону.
* * *
К началу второй недели августа снова началась невыносимая жара – народ в городе не знал, куда себя деть, листья татарского клена под моим окном совсем пожелтели и пожухли от палящего солнца, я, прилепившись намертво к стулу, медленно, но верно приближалась к концу романа о неземной любви, предательстве и измене.
Все это время меня не оставляли мысли о Власе, о разрыве с ним, а главное, я все думала, кто из нас глуп – я, которая не смогла понять мудрого обоснования расстроенных наших отношений, или он, потому что сам не знает, чего хочет, и никакого мудрого обоснования и в помине нет.
«Он не верит, видите ли, в мою любовь! – размышляла я, качаясь на стуле. – А может, он прав и я действительно его не люблю? Мне только кажется, что люблю, но ему-то со стороны виднее!»
Дзз… Дззззззз…. Телефонный звонок не позволил запутаться в сложном сплетении чувств моей души, в которые не верил Влас.
– Моя кукурузница, мой недоступный абонент! Моя Дездемона! Куда ж ты подевалась? Как поживает твой Отелло?! – радостно кричал в трубку Кронский.
– Что ты хочешь? – строго и неприветливо спросила я.
– Что это за разговор? Ты прочитала начало моего романа? Сколько же можно ждать! Ты ведь обещала!
Черт! Я совершенно об этом забыла!
– Леш, ты понимаешь, я сама тут зашиваюсь, никак не допишу…
– Не нужно было обещать, а я-то, дурак, понадеялся!
– Если я обещала, значит, прочитаю! – твердо сказала я, положила трубку на рычаг, немедленно закрыла файл со своим текстом и вставила в дисковод дискету с началом романа Кронского.
Дзз… Дззззззз….
– Марусь, а ты замуж-то вышла? – спросил «Лучший человек нашего времени» и затаился, ожидая ответа.
– Это не имеет ни малейшего отношения к твоему роману, – сухо сказала я.
– Значит, разругались! – восторженно закричал он мне в ухо и бросил трубку.
На экране компьютера появился текст Кронского. Я увидела название, и мне стало как-то нехорошо – роман назывался «Маруся». И вот что я прочла.
«Маруся.
(любовный роман для мужчин, умных женщин, развитых детей и не впавших в маразм стариков).
Маруся, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ма-ру-ся. Чтобы произнести ее имя, нужно совершить путь в три шажка: разомкнуть губы, потом вытянуть их трубочкой, нежно коснувшись языком о верхнее небо, и разомкнуть в блаженной улыбке, оголив зубы». Я бросила читать и тут же набрала номер виртуозного плагиатора.
– Н-да… – важно ответил виртуозный плагиатор.
– Как тебе не стыдно открыто переписывать «Лолиту» Набокова?! – Я была вне себя от праведного гнева – этого не может позволить себе ни один уважающий себя писатель, каким бы великим он ни был! – Или ты издеваешься надо мной? Думаешь, у меня так много времени?
– А что, разве мало? Со своим Отелло ты переругалась. Он дурак – твой бывший жених! Дубовый обыватель, которому не дано понять твоей тонкой натуры. Его всегда бы раздражала твоя несобранность и рассеянность. Наверняка он бесился, когда ты разбрасывала вещи по квартире и понаклеила на всех стенах свои неповторимые плакатики-памятки и… Короче, читай, – сказал он, и я услышала в трубке короткие гудки.
