– Странно все это, – с сомнением в голосе протянула я.
– Снова думаешь, что я тебя обманываю? Зачем?! Скажи, зачем мне придумывать всякую чепуху? – Действительно, зачем ей придумывать?
– А вы бы проследили! Устроили б засаду, не поспали бы ночку!
– Да пробовали! Один раз до четырех утра не спали – никого. А утром дрова так аккуратненько на лестнице сложены. Вот скажи, кто это может быть? – спросила она и сама уверенно ответила: – Барабашка! – Последняя песчинка упала поверх других в нижний сосуд часов. – Надо Гале Харитоновой позвонить, рассказать, может, она чего умное скажет, может, с ней случалось подобное. – И мамаша метнулась к телефону, перевернула часы, и песок снова медленно потек вниз из узкого горлышка. – Ты себе не можешь представить, Галь! – Мама пересказывала фантастическую историю своей шестидесятилетней подруге Гале Харитоновой с необъятным проблемным бюстом 12-го размера, для которого она собственноручно наловчилась шить лифчики из огромных хлопчатобумажных панам. – Я дождалась своего рыцаря на белом коне! Нет, в полном смысле этого слова! Корнишнауцер заявился намедни в рыцарских доспехах на белом как снег скакуне, – врала она. – Вот так! Ага, Галь! И я про то же: где ж ты раньше был? А как не принять, Галь?! Приняла, конечно, мало к кому в моем возрасте рыцари-то на белых конях прискакивают! Ну, какие у него намерения?! Ясное дело – какие! Сердце с ладонью предложил! В смысле, с рукой! Я еще не решила, – кокетливо проговорила мамаша, – но, наверное, все же пойду за него! А что, Галь, ты вот сама подумай! Плохо, что ль: месяца три у него в замке пожить, три месяца в Буреломах! И я про то же, Галь! И я про то же – хоть мир посмотрю! – Ну и так далее.
Родительница только и делала, что до глубокого вечера переворачивала песочные часы, и слова-песчинки сыпались, сыпались, сыпались... До тех пор, пока все – Мисс Совершенная Бесконечность, близкие мамашины подруги, а также подруги этих самых близких подруг, знакомые и знакомые знакомых не узнали, что в самом ближайшем времени она свяжет свою жизнь с рыцарем, который прискакал к ней в богом забытые Буреломы на белом коне, а также и о том, что в огороде у нее завелось какое-то паранормальное существо, которое вылезает из своего укрытия исключительно ночью и помогает хозяйке по дому – то дрова наколет, то воды принесет, то можжевеловый веник воткнет перед калиткой.
В 11 вечера мама, сказав, что слишком утомилась за сегодняшний день, легла в постель и через пять минут захрапела, а наутро, позавтракав «вонючим» сельдереем с соусом, собралась в обратный путь.
– Машенька, кровинушка единственная! Ты тут без меня на мужиков недостойных не разменивайся, будь бдительна и жди. Жди! И к тебе прискачет рыцарь на белом коне! – И уже одетая, в шубе, она вдруг подскочила к окну и с жаром проговорила: – Или нет, не на белом коне он к тебе прискачет! А проснешься ты в одно прекрасное утро, глянешь в окно, а там ни вот этого дома не будет, – она ткнула пальцем в соседний дом, – ни вон того! Вообще никаких домов тут не будет, и этой школы страшной серой не будет, а раскинется тут море. Ну, может, конечно, не море, а озеро какое-нибудь или пруд, и по водной этой самой глади прямиком к тебе плывет корабль... Ну, хоть бы и не корабль, а яхта (корабль-то вряд ли в пруду разместится) с алыми парусами. Ты только представь! Паруса тоже могут быть не алыми, а, к примеру, белыми какими-нибудь, да и зеленые тоже подойдут... – задумчиво проговорила она и трогательно так добавила: – Жди, дочь моя! Жди! – сказала, в лоб поцеловала и укатила к своему Корнишнауцеру.
Я снова осталась наедине с безумным ревнивцем и бедной Марфушенькой, которая до сих пор стояла покинутая мной на соседском балконе этажом ниже.
* * *
День международной солидарности женщин в борьбе за социальное, экономическое и политическое равноправие, учрежденный по предложению Клары Цеткин в Копенгагене аж в 1910 году, мы с членами содружества договорились отметить в кафе «Обжорка» по двум причинам. Икки наотрез отказалась идти к «Ануфрию» из-за рыжего официанта – студента юридического факультета:
– Если я его рожу еще раз увижу, со мной сделается истерика, и вообще я за себя не отвечаю! – отрезала она.
– Я тоже туда не пойду! – говорила Огурцова. – Там все курят, как паровозы, а меня нечего обкуривать! Я в положении! – И это была вторая причина. – Пойдемте лучше в «Обжорку», – предложила она, и остальным ничего не оставалось делать, как провести Восьмое марта в «Обжорке».
По случаю праздника я накрутилась и всю ночь прыгала с правого бока на левый: бигуди словно камни! – заснуть невозможно. Всю ночь я думала о том, что утром, помимо кудряшек, на моей голове будут еще и синяки. Но красота требует жертв! И терпела. В результате чего глаза наутро были красные. Я сняла бигуди – какая прелесть! Расчесала... Господи! Лучше бы я вообще не брала в руки расческу – я стала похожа на барана! Ну вылитый баран! Все насмарку! Нельзя в таком виде появляться на улице, решила я и пошла в ванную мыть голову.
Дзз... Дззззззззз..... Черт! Я вся в мыле!
– Да! Але!
– Мое почтение, Машенька! Поздравляю вас с Международным женским днем! – Это был Мнушкин – он звонил мне почти каждый день после того нашего похода в «ресторацию», говорил, что я его муза и что нам необходимо встретиться, снова сходить куда-нибудь, тонко намекал, что как в его, так и в моем возрасте надо уже иметь семью, чтобы дома раздавался детский смех, ну и так далее в таком же духе. А недавно прямо сказал, что я должна, обязана просто стать его женой. Я ответила, что это никак невозможно, потому что, извините, Маркел Маркелович, вы не герой моего романа, но собрат по перу не отступал, он говорил, что все это чепуха: герой, не герой – стерпится, слюбится. Вы обязаны! Вы должны! И точка! Я тогда бросила трубку, но он оказался настойчивым и упрямо продолжал звонить, доказывать, что мы созданы друг для друга, что мы удивительно смотримся вместе, что мы неотразимая пара и что я должна! Просто обязана выйти за него замуж! Я рассердилась (он вывел меня из себя этим своим «должна» и «обязана») и сказала, что никому ничего не должна, а что касается того, что мы неотразимая пара, – пусть чаще смотрится в зеркало, да, так сказала я и бросила трубку. Может, погорячилась, конечно, но он меня вывел из себя. Дня три Мнушкин не проявлял никаких признаков жизни – не звонил, и я подумала было уже, что он обиделся и отстал от меня, но сегодня снова звонит как ни в чем не бывало, к тому же такой повод великолепный подвернулся – поздравить с Восьмым марта. – Хотя я не разделяю этой всеобщей суфражистской радости! – говорил он. – Женщине не пристало быть свободной! Женщина должна быть при муже, сидеть дома, поддерживать, так сказать, огонь в семейном, домашнем очаге. Детей воспитывать и мужа слушаться. А то что ж это такое?! – расходился Мнушкин – по моей шее стекали струи мыльной воды.
– Спасибо вам за поздравление, но я опаздываю, я не могу сейчас с вами разговаривать! – отчаянно сказала я, щурясь – шампунь попал в глаза и безжалостно разъедал их.
– То вы, Маша, торопитесь, то вы заняты! Эдак мы с вами никогда поближе не познакомимся, и придется нам узнавать друг друга после свадьбы! – сморозил он. – Хотя я и на это согласен!
