– Зачем? – Мне казалось все настолько запутанным, я ничего не понимала.
– Чтоб тот сказал, что у нее случился выкидыш, потому что в таком возрасте выносить ребенка очень сложно. К тому же, вероятно, болящую что-то угнетало – вот и выкинулся ребенок на нервной почве.
– Я все равно не понимаю, зачем вся эта канитель!
– Затем, что Иван Петрович уже полдня валяется у нее в ногах, прощение вымаливает, просит снова сойтись и богом клянется, что ничего у него с Лидией Михайловной не было, а ушел он к ней исключительно из-за внуков! Вот зачем! Помыкалась Анжелкина мамаша одна, не нашла ни одного нового увлечения – жизнь ее всякий смысл потеряла: ни мужа на старости лет, дочь ненормальная – только и знает, что рожать. Короче, почувствовала Нина Геннадьевна, что в то время, когда все камни собирают, она оказалась, как говорится, у разбитого корыта! А Иван Петрович – единственный оставшийся шанс для нее. Что тут непонятного?!
– А у меня бабушка в монастырь уходит! – снова похвасталась я.
– Зачем?
– Как зачем? – Теперь настал мой черед пудрить Пульхерии мозги, повторяя то и дело «как зачем?». – Молиться.
– А что, она дома не может?
– Странная ты, Пулька! Дома одно, а в монастыре-то – совсем другое! Там душу спасти можно!
– Куда ж это она на старости лет?!
– Подъезжай в субботу к 12.00 к ее дому. Она нам всем «до свидания» хочет сказать.
– Конечно, подъеду. Ну надо же! – все еще удивлялась она. – А про Михаила-то тебе Анжелка рассказала?
– Да. Только я не поняла: она собирается с ним сходиться или нет?
– Пока хвостом вертит, но кончится все равно тем, что они снова распишутся! Лично я против этого, но у Огурцовой, по-моему, просто нет другого выхода с таким количеством детей! Вообще мне кажется, что все с ума сошли! У меня ведь мамаша из Кишковерзстска вернулась на прошлой неделе!
– Нашла ребро? – затаив дыхание, с надеждой спросила я.
Если верить Пульке, то никакого ребра Вероника Адамовна не нашла. Мало того, она переругалась с Леонидом Михайловичем Протычкиным так, что пух и перья летели. Но это и понятно. Было б удивительно, если б истовый специалист творчества В.А. Жуковского не сцепился бы с фанатичной гоголеведкой. Схватка была, надо заметить, не на жизнь, а на смерть!
– Он пейвый начал! – жаловалась Вероника Адамовна Пульке.
Мамаша поведала Пульхерии, что она держалась до последнего, стараясь обходить острые углы в разговорах с литератором касательно того, кто больше внес в русскую литературу – Гоголь или Жуковский.
– Что ни говори, а Василий Андреевич повлиял на всю последующую русскую литературу! – начал первым жуковед. Тут Вероника Адамовна не выдержала – ей надоело молча сносить гнусные намеки на то, что Николай Васильевич пустая пешка, и она впервые дала отпор Протычкину:
– Чем? Чем это он повлиял? Уж не своим ли «Сельским кладбифем» со «Светланой»?
А он ей:
– Вы бы, Вероника Адамовна помолчали, а то припомню вам позорного «Ганца Кюхельгартена», которого ваш любимый Гоголь выпустил под псевдонимом Алов, а потом бегал как ошпаренный по городу и пытался скупить все экземпляры – видимо, самому стыдно стало за такую писанину!
– Пейвый бйин всегда комом! Зато все писатели втоой пововины девтянадцатого века выфли из его «Финели»! – не сдавалась Пулькина мамаша.
– Какой вздор вы мелете! Слушать противно! – возмущался еще вчерашний соратник Вероники Адамовны. – Не было бы Жуковского – не было б и Пушкина. Сам Александр Сергеевич, – и Леонид Михайлович, проткнув воздух указательным пальцем, вознес взор свой к облупившемуся потолку кишковерзстсковской гостиницы, – признался, что он ученик Василия Андреевича! А ваш драгоценный Гоголь в письме к поэту от 22 декабря 1847 года, вспоминая свою первую встречу с ним, начертал: «Едва ли не со времени этого первого свидания нашего искусство стало главным и первым в моей жизни, а все прочее вторым».
– Кафдому чевовеку свойственно офыбаться! Погоячился Николай Васильевич! Фто ж тепей! – стояла на своем гоголеведка.
– Даже Белинский в седьмом томе на 221-й станице писал: «Без Жуковского мы не имели бы Пушкина»!
На что Вероника Адамовна, совсем уж разъярившись, ответила – мол, что в пьяном угаре не напишешь? И, заметив, что Протычкин раскрыл уж рот, дабы сказать очередную гадость о бессмертном авторе «Мертвых душ», плюнула ему в лицо и закрылась в своем гостиничном номере.
Обратно бывшие любовники ехали в разных вагонах – Вероника Адамовна урвала последний билет в купе, Леониду Михайловичу оставалось довольствоваться плацкартным. На вокзале в Москве они, завидев друг друга еще издали, отлетели в разные стороны, расставшись, таким образом, непримиримыми врагами.
По приезду Пулькина родительница три дня пребывала в полной растерянности: она не знала, что делать дальше – ребро великого писателя бесследно исчезло, утонуло в бескрайних российских просторах. Да и вообще Веронику Адамовну посетила мысль, ранее никогда ее не посещавшая – а вдруг никакого ребра и не было вовсе? Что, если его никто не похищал при перезахоронении и оно так и покоится вместе с телом автора «Ревизора», вернее, неотъемлемо от него? Это предположение ввело гоголеведку в оцепенение в прямом смысле слова – она две ночи и три дня просидела в полной неподвижности, вглядываясь в портрет «отца русской прозаической литературы», как сказал о Николае Васильевиче в свое время Н.Г. Чернышевский, надеясь, что тот хотя бы подмигнет ей в знак того, что ребро-то действительно похитили – ищи, мол, Вероника Адамовна, ищи. Однако Николай Васильевич никакого знака не подал, и к исходу третьего дня Пулькина мамаша вскочила с насиженного места и умчалась в неизвестном направлении.
– Ты знаешь, мне кажется, она к отцу в институтскую каморку рванула, – предположила Пульхерия после насыщенного повествования о поездке родительницы своей в славный город Кишковерзстск.
– Почему это тебе так кажется?
– А к кому ей еще податься? Один он остался у нее единомышленник, и только папа способен понять ту глубину оскорбления, которое нанес ей Протычкин. Ведь он сам из-за того же с жуковедом переругался, а общие враги делают людей друзьями.
– Очень умная мысль! – воскликнула я, поразившись Пулькиной логике (раньше я за ней не замечала ничего подобного).
– Ты не против, если я приеду попрощаться с твоей бабушкой в сопровождении одного человека?.. – проговорила она так, будто шла по минному полю и боялась наткнуться на взрывной снаряд.
– С кем это? С «Какбыаликом»? – съязвила я.
– С каким Аликом? – Пульхерия напрочь забыла о существовании практиканта из мединститута. – Не-ет, что ты! С Олегом Игоревичем Черпаковым.
– Пуль! Ты можешь прийти с кем угодно, но это имя я слышу впервые, и мне интересно, кто такой Черпаков Олег Игоревич.
