Адочка будила меня в десять, и я как вареная курица сидела подле нее и слушала о сильных сторонах, добродетелях и преимуществах моего бывшего жениха. Оказалось, что Шурик обладает врожденным чувством справедливости, которое выражается в том, что он еще ни разу не обманул ни кузину, ни себя, ровно деля плитки шоколада.
Затем Адочка обычно отправлялась на свидание, перед которым долго прихорашивалась у зеркала и обильно брызгалась хвойным освежителем воздуха. Я в это время ложилась спать.
После свидания кузина снова будила меня и возбужденно рассказывала о новых, обнаруженных сегодня положительных чертах ее избранника.
Надо сказать, что буреломцы по отношению к Адочке сменили гнев на милость. Полагаю, Нонна Федоровна рассказала им о намерении моей кузины подать в суд на искусавшую ее в автобусе старуху из соседней деревни. А слово «суд» действовало на местных жителей магическим образом – короче, Адочку зауважала вся деревня из-за боязни, что она в любой момент по любому поводу может на любого подать в суд.
Попова прикусила язык и больше уж не обзывала мою сестру «шибзданенной» или ненормальной девицей.
В пятницу, ближе к вечеру, когда мы с кузиной сидели на лавке у крыльца (я все-таки надеялась, что Влас приедет, и ждала его), Нонна Федоровна осторожно подошла к забору и, вежливо поздоровавшись, угостила Адочку залежалой карамелькой «Клубника со сливками» – внутрь заходить не рискнула (мало ли что) и благоразумно удалилась. Через полчаса пришла баба Шура.
– Здравствуй, Адочка! – подобострастно воскликнула старуха, потом, между прочим, поприветствовала меня и, протянув через калитку свои фирменные пироги с луковой начинкой гигантских размеров, немедленно ретировалась.
Влас так и не приехал. К вечеру я снова накачалась кофеином с никотином и уселась писать о запутанных отношениях любовного квадрата – справного парня Афанасия, которого пыталась споить и соблазнить женщина легкого поведения Шура Уварова, о пропащем алкоголике и дебошире Нилке Колчине, что был влюблен в Шуру, и о недоступной, пригожей птичнице Ляле, которая в глубине души любила и ревновала к Уваровой слишком внушаемого и постепенно опускающегося от доски почета на пригорке до доски позора в низине у реки пастуха.
На следующее утро в комнату влетела Адочка – она кружилась по второму этажу и кричала:
– Пляши! Пляши! Тебе письмо! Танцуй!
Голова моя раскалывалась, я совершенно не выспалась (пытаясь дорасти до Бальзака, я работала минувшей ночью до восьми часов). Я три раза подпрыгнула на кровати, и кузина протянула мне письмо от мамы, сказав, что уезжает к Шурику.
«Здравствуй, моя кровинушка, моя родственная душа! – писала мамаша. – Спешу тебе доложить, что Карл Иванович оказался такой же сволочью, как и охранник Веня, и Григорий, и торговец рыбой, и все остальные особи мужского пола.
Также спешу доложить, что господин Кочерыжка выгнал меня из дома, но ты за меня не волнуйся – я теперь живу в средневековом замке на горе и с этой горы плюю на Кочерыжку и на заклятого моего врага Карла Ауспутцера.
Дело в том, что как-то вечером я проходила мимо замка с высоченным забором (не то, что на нашем огороде) и увидела на этом самом заборе... Кого бы ты думала? Ни за что не догадаешься! Рыжика! Нашего Рыжика, которого я подобрала у мусоропровода в день рождения Мисс Бесконечности. Я позвала его, и он меня узнал! В этот момент к замку подъехала машина, из нее вышел худой мужчина (мой ровесник) с волосами блекло-рыжего цвета и, судя по всему, принялся отстаивать свои права на моего Рыжика. Через час прибыл переводчик, и все разъяснилось. Оказывается, он купил кота в приюте. Поначалу он ни в какую не хотел мне его отдавать, но через три часа споров и уговоров все-таки согласился. Я позвонила в Москву подонку Ауспутцеру и попросила помочь перевезти Рыжика на его историческую родину, на что эта свинья сказала, что он и так во многом мне помог, и дальше я должна действовать самостоятельно (это касается и моего проживания у г-на Кочерыжки). Я по-всякому обозвала его и бросила трубку, а херр Гюнтер Корнишнауцер (временный хозяин Рыжика) любезно предложил мне погостить у него, пока я не найду всех своих пушистиков.
С тех пор прошло пять дней, и херр Гюнтер решил помочь мне с поисками, а также с перевозкой животных в Россию. И еще он хочет передать какую-то реликвию, оставшуюся от его родовитых предков Гогенцоллернов (династии бранденбургских курфюрстов, прусских королей и германских императоров, которые выражали интересы реакционного юнкерства и которые ведут свое происхождение от франконской ветви швабского графского рода и многие из них входили в Тевтонский орден) то ли в Оружейную палату, то ли в Алмазный фонд.
Короче говоря, мы приедем вместе с херром Гюнтером, а если увидишь Навозного жука, скажи, чтобы готовился к разводу.
Надеюсь, у тебя все в порядке, целую в обе щеки.
Обманутая старым изменщиком мать твоя, скиталица».
«У мамы снова появился поклонник – родовитый герр Гюнтер (которого она упорно называла на немецкий лад – херром) с длинной собачей фамилией Корнишнауцер и, судя по всему, у него по отношению к моей «муттер» серьезные намерения», – подумала я и снова заснула.
В понедельник Адочкино свидание отменилось, потому что, кроме Шурика, ехать за рыбой на оптовый рынок было некому. По словам кузины, Николай Иванович, погрузив свои вещи в машину и крикнув напоследок: «Совсем достали!», сбежал от вдовицы в Москву.
Адочка целый день сидела рядом со мной, не давая ни спать, ни работать, размышляя о том, как я плохо выгляжу, как безвкусно одеваюсь и что мне немедленно надо худеть. Она все еще вязала кособокий ромб с дырами на толстых пластмассовых спицах из ниток, похожих на скрученную вату, бешеного цвета электрик. Понедельник выдался для меня поистине днем тяжелым.
Во вторник сестра, окрыленная скорой встречей с любимым, укатила рано утром в райцентр, а появилась дома только во второй половине дня.
А в среду... В среду внеурочно приехал Влас! Он разбудил меня в три часа пополудни и, не поздоровавшись, в ужасе воскликнул:
– Машка! Твоя бабушка сбежала!
Я, ничего не понимая, подумала, что происходящее – это всего-навсего продолжение сна, и накрылась с головой одеялом.
– Маша! – он тряс меня за плечи. – Твоя бабушка сбежала!
– Как сбежала? – До меня начало доходить, что это далеко не продолжение сна, а суровая действительность.
– Пять дней назад! Одевайся скорее! По дороге тебе все расскажу! – Влас находился в крайнем возбуждении. Я хотела было спросить, куда мы едем, но не рискнула. – Хорошо Ада здесь – посмотрит за домом.
– Адочка, я приеду... Когда я приеду, Влас?
– Завтра, – отрезал он и выскочил на улицу.
– Завтра, – повторила я. – Только у меня к тебе одна просьба – не пускай никого в дом и сама никуда не выходи до моего приезда, ладно?
