— Поздравляю!
— Да, действительно, поздравить есть с чем.
— Давно?
— В мае, — сжато ответил хозяин, разуваясь в прихожей.
— Маяться будешь, — заметил гость.
Олег неожиданно засуетился:
— Проходи, Володь, присаживайся.
— А где супруга? — спросил Тульчинский, принимая приглашение и опуская тот факт, что насчет «маеты» говорил громко и опрометчиво.
— В санчасти. Медсестрой работает.
— Хочу тебя спросить, Олег. Тебе не надоела эта чертова работа? — Влад затронул тему, которая родилась еще в кабинете полковника Михаила Артемова. Пока он не выяснил: Олег сам проявил инициативу или же был привлечен на прежнюю должность инструктора-психолога, которую занимал и в бригаде морской пехоты, дислоцированной в Каспиийске, приказом. Скорее всего пригласили, квартиру с телефоном дали. «Натурализовали», короче. — Я бы на твоем месте сделал все, чтобы на рапорте стояла резолюция: «Уволить к черту!!!»
Колчин остановился посреди комнаты, держа в руках пустые фужеры. Глядя на товарища, он обращался к нему мысленно — об этой особенности Колчина Влад знал давно. И не ошибся. Даже мог поклясться, что слышит Олега:
"Знаешь, ощущение того, что ты никому не нужен — лишь в определенные моменты жизни, словно тебя используют, — мне давно знакомо. И с этим вряд ли поспоришь. Даже не ловишь себя на мысли, а наверняка знаешь и чувствуешь, что тебя растаскивают энергетически..."
— В чем-то ты прав, — сказал Олег. — До некоторого времени мне не хватало того, чтобы утром идти на работу, вечером возвращаться домой, брать в руки газету, включать телевизор, чувствовать себя... нет, не филистером с узким кругозором, а просто человеком... Но только до поры. Сейчас могу сказать одно: когда тебе дышится легко, ты понимаешь, что ты там, где должен быть, и с кем должен.
Тульчинский уже отвык от слегка мелодичной и всегда слаженной речи товарища. Потому несколько опешил. Но только на короткое время. Покачав головой; «Ну и ну!», он взял газету, лежащую отчего-то в серванте, откуда хозяин доставал фужеры, а сейчас хлопотал на кухне, готовя легкую закуску.
Как и многие, Тульчинский читал прессу с последней страницы, не отступил от привычки и в этот раз. Статья на последней странице называлась «АНГЕЛЫ ЗЕМНЫЕ. Движению сестер милосердия — 150 лет». Там была фотография и подпись под ней: «Среди современных сестер милосердия великих княгинь нет, но работают они так же бескорыстно, как их аристократические предшественницы».
И начало самой статьи: "Сестры милосердия. Медицинские сестры. А чаще просто «сестрички»...
[9]
В свое время Олег Колчин отреагировал на эту статью, точнее, на фотографию в газете совсем по-другому. Вначале, как и Тульчинский, он пробежал глазами заголовок, потом взглянул на фото. Снимок был сделан, по всей видимости, в православном храме. Мраморные колонны, на стене икона Божьей Матери. На переднем плане несколько девушек в белых платках, завязанных концами назад, и белых фартуках. Скорее монахини. На одной из них поверх фартука наброшена черная куртка. Девушка смотрит в объектив камеры... Один раз увидев это выражение лица, Олег запомнил его на всю жизнь. В лице этой девушки мало что изменилось, разве что прибавилось печали. Ее выразительные губы однажды ответили на его неуклюжее замечание «Копаюсь в душах, ищу изъяны»:
— Но не лечите их, правильно?
На снимке была Ирина, в этом Олег не усомнился ни на мгновение. Он рвал страницы своей старой записной книжки, отыскивая однажды сделанную им запись: «Ирина Петрова». Он не помнил, как зовут ее мать, но плевать на нее! Почему она сказала, что ее дочери больше нет в живых? Хотя нет, она так не сказала. Он спросил: «Когда это случилось?» А она ответила, что полгода назад. Но что случилось полгода назад? Что?
— Здравствуйте. — Он узнал слегка скрипучий и по-прежнему недовольный голос женщины. — С вами говорит Олег Колчин, психолог из школы вашей дочери. Олег Владимирович — вспомнили? Только не вешайте трубку. Почему вы мне солгали? Ведь ваша дочь жива.
И он услышал все, что хотел услышать:
— Не ваше дело!
И — короткие гудки.
Слава богу!
А теперь он мог дать волю фантазии. "Когда это случилось? Когда ваша дочь ушла, совсем ушла из дома? Когда она наконец-то сбежала от вас?"
Да, все так. Так и было, так она и поступила. Что толкнуло ее встать на тяжелый путь сестры милосердия, долго гадать не надо. И ни к чему.
Раньше, сразу после армии, он престо «проведал» бы ее, а теперь все было по-другому, все изменилось. Он снова, может быть, почувствовал себя ответственным за судьбу этой девушки. Которая верит, что завтра наступит. Она верила в это так сильно и слепо, что завтра для нее наступило.
Олег с трудом мог припомнить, как он добивался у командования бригады морской пехоты командировки в Чечню, как и с каким трудом добирался на перекладных. Как нашел госпиталь, где работали сестры милосердия, как встретил в гулком пространстве коридора ту, к которой ехал...
Они стояли и неотрывно смотрели друг на друга. Она видела перед собой молодого военного, каких видела здесь тысячи, она понимала, что раньше они встречались. Где? Может, он был ранен и она ухаживала за ним? Скорее всего так. Но все было наоборот. Она понимала это, поскольку ее сердце стучало совсем по-другому. Откуда, откуда она знает этого капитана в форме морского пехотинца? Он называет ее по имени. Она отвечает смущенной улыбкой. «Ты не узнаешь меня, Ира?» Нет, она пока не узнавала. По облику. Но голос был очень знакомым. Он, едва сдерживая нахлынувшие чувства, говорит ей: «Меня зовут Олегом. Я работал в вашей школе психологом». Все, она узнала его, внезапно побледнев. А он, больше не находя слов или боясь, что увязнет в них, быстро сказал: «Я приехал за тобой. Собирайся, нам нужно ехать». Ехать?
Куда ехать? Туда, где она оставила свое прошлое? Неужели он ничего не понимает? Неужели хочет отобрать у нее то, что еще осталось? Совсем немного? А у нее нет даже года...
* * *
Влад пьет и не пьянеет. Он часто качает головой и повторяет одно и то же: «Да, брат...» Завидует? Нет, дело не в зависти, просто кажется себе мелок по сравнению с Олегом. С другой стороны, хочется ему сказать: «Зачем тебе ЭТО?»
В мае.
Намаешься.
И в связи с переходом в центр, и...
В определенные моменты он представлял Ирину тринадцатилетней, как свою приемно-неуемную дочь, а ведь ей уже двадцать. И запутывался окончательно. И еще раз мысленно предлагает другу написать уже два рапорта, и чтобы на каждом стояла одна и та же резолюция: «К чертовой матери!!!»
Он тужится спросить Олега, любит ли он эту девушку, но наверняка знает ответ: «Она дала мне больше, чем я ей». В этом ответе весь Олег. Но без некой заносчивости: «Либо цените меня, либо мешайте с грязью».
