«Вижу цель!» — первый стрелок.
«Вижу цель!» — второй.
«По моей команде...» — командир диверсионной группы поднял над головой руку...
Он находился в середине «дувала», оба стрелка видели его и в любую секунду были готовы произвести выстрел.
Акустический напор крепчал, он давил, создавая под собой поле сжатого воздуха. «Вертушки» шли в ста метрах от засады, по прямой линии, проложенной на картах штурманов, и не отклонялись от заданного маршрута ни на метр.
09.12.
«Ми-8» прошел «критическую» точку, теперь обе машины оказались на равноудаленном расстоянии от диверсионной группы. Командир резко опустил руку: «Огонь!» Тут же прозвучало два выстрела из ПЗРК. Одна ракета догоняла «Ми-8», а вторая неслась навстречу машине огневой поддержки. «Ми-24» первым получил смертельную «инъекцию». Яркая вспышка и ореол черного дыма вокруг огненного шара, горящие ошметки, падающие на землю, грохот от сдетонировавших ракет... «Двадцатьчетверку» не могла спасти система ЭВУ, которая не позволяет головке самонаведения взять инфракрасный пеленг с дистанции свыше полутора километров, — расстояние было слишком мало. Да и для пуска пиропатронов, выстреливаемых тепловыми ловушками, экипажу боевого вертолета времени не хватило.
То же самое должно было произойти двумястами метрами дальше. Однако «восьмерка», практически беззащитная перед ПЗРК, каким-то чудом избежала фатальных повреждений. Она горела — да, выпускала, крутясь от потери стабилизатора, клубы плотного черного дыма. Но пилоты делали невозможное: они пытались посадить и без того теряющую высоту машину как бы в режиме авторотации. И может быть, даже выискивали место для посадки. И какое-то время экипажу это удавалось, поскольку потеря мощности силовой установки была неполной. Но вертикальная скорость снижения все же была велика. Пилоту не хватило пары десятков метров, чтобы до конца выдержать посадочный угол тангажа. Вскинув обезображенный хвост, винтокрылая машина рухнула на землю.
Шестерка диверсантов, вооруженная стрелковым оружием, устремилась к месту падения. Их остановил взрыв топливных баков; казалось, что в дыму и пламени никто не выжил. Однако несколько человек все еще подавали признаки жизни. Двое горели, пытаясь сорвать с себя одежду. Одного при падении вертолета выбросило далеко в сторону...
...Возможно, в бегущих к нему людях Валерий Максаков увидел свое спасение: лежа на боку, гендиректор оборонного холдинга поднял руку. Но был скошен первой автоматной очередью. Диверсанты хладнокровно добили и тех, кто заживо горел. Но вряд ли из жалости. Просто они делали свою работу.
10.15.
Вызов центра:
«Доложите обстановку».
Ответ:
«Нахожусь на прежнем месте, веду наблюдение за патрулированием береговой линии пограничными катерами и судами охраны водного района».
В данное время диверсанты наблюдали, как двое неизвестных с охотничьими карабинами обследовали их лодку, замаскированную в кустах. Казалось, охотникам было плевать на то, что случилось часом раньше, а может, они не видели и не слышали короткого боя, если подходили к этому месту, заросшему высоким буйным кустарником, с подветренной стороны.
Охотников взяли в кольцо. Один из них попытался сбежать, но был остановлен пулей. Другой, подняв руки, ждал... Вряд ли он мучился: двухметровый диверсант, подошедший сзади, все сделал очень быстро. Он был выше ростом и намного сильнее своей жертвы. Он сбил кряжистого калмыка на землю, оседлал его спину и сломал ему шею встречным движением своих рук...
На Черненьком бойцы вымыли, буквально выскоблили лодку от тины, болотных трав, глины и песка. Оставалось дождаться темноты и покинуть остров.
К вечеру Тульчинский, который находился в штабе, запросил сводку передвижения патрульных катеров и судов береговой охраны для «сверки с отчетом командира экипажа». Эти данные он передал командиру диверсионной группы в шесть утра, когда экипаж вернулся в расположение военно-морской базы.
— Мы сделали свою работу, дело за тобой, — напомнил командир диверсантов: бритый под ноль, с крепкими скулами и усталым взглядом. — Нам не резон торчать здесь.
Торопливость скуластого диверсанта была на руку Тульчинскому.
— Завтра, — сказал он, — после практических занятий с аквалангами начнете отсеиваться. Первым «запсихуешь» ты. Сорвешься, накричишь на инструктора, бросишь все к чертовой матери. Группу разбросают по другим экипажам. А там и остальные по одному отсеются. Все просто. Я прослежу и сделаю, чтобы все прошло быстро и естественно. Потеряете максимум неделю.
— Толково, — хмыкнул диверсант. — Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.
Назавтра диверсионная группа потеряла самое дорогое: жизнь.
* * *
ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГО
Наверное, это моя последняя запись — продолжить смогу лишь через неделю. Завтра начинается новое испытание. Мы идем в полевой лагерь с капитаном Колчиным. Командир экипажа по-прежнему Серега Климов. Мы устали, но настроение бодрое. Узнали, что Игорю Дитмару грозит отсев по состоянию здоровья. Я наведался в третий экипаж, сел рядом с Игорем. Начал не грубо, конечно, а по-свойски, говорил с ним, как пацан с пацаном. Не ссы, говорю, в случае чего сходим к Егоровой. Я с ней спирт пил...
Вот как начнешь говорить правду, никто не верит. Ну что за люди! Я ж выпивал с военврачом! Ты же, падла, глубоко в теме — читал мой дневник. За это я тебе по репе настучал! Там черным по белому написано, как мы пили!
Смеется, гад!... А сам свою болячку гнойную чешет. Не расчесывай, говорю. Отстань, отвечает, а то снова дело до драки дойдет. Я махнул рукой и поперся, идиот, к Егоровой. Как будто мне больше всех надо. Она сидит в своем кабинете и ужинает. Конечно, согласно классике, «коли доктор сыт, то и больному легче». «Елена Никитична...» — начинаю ныть с порога. И — про гнойные язвы. А Егорова как раз кусок колбасы в рот засунула. Хорошо, что не глубоко. Как заорет на меня: «Офигел, что ли?! Пошел вон отсюда! Завтра же твоего язвенника уберу из центра!»
И я решил больше людям добра не делать. Буду творить зло.
Иду мимо второго барака — там два экипажа — первый и второй. Первый-то еще ничего, а второй — сплошь хохлы, как будто их специально, с умыслом подбирали в одну команду. Не в том смысле, что они из Украины, а фамилии у них кончаются на "о" и «ук». И разговаривают, как Верка Сердючка, на суржике. Еще не русские, но уже не украинцы. А командир экипажа носит позывной «Гетман».
Видно, хлопцы чубатые строевую разучивали (здесь строевые звучат как речевки, в стиле рэп, отрывисто, вроде как свирепо, ожесточенно, и чтобы глаза навыкате, как у бешеного быка). Из окон барака несся такой спецназовский рэп, которому бы позавидовали и наш Децл и «ихний» Эминем, вместе взятые:
