Книга Спецкоманда №97, страница 54. Автор книги Михаил Нестеров

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Спецкоманда №97»

Cтраница 54

Клим оглядел машину: ни одного целого стекла. Каким-то чудом уцелели две девушки-чеченки лет пятнадцати-шестнадцати. Сергей морщился от их криков, но не знал, что делать. Рассеянно кивнул Юрию Аденину, предложившему оказать девушкам, посеченным осколками стекла, помощь: «Да, окажи». Остановил свой взгляд на снайпере группы: «Как же так, Серьга?» Именно ему и Роману он отдал распоряжение обыскать машину. Еще оставалась надежда найти оружие или взрывчатку. Вскоре услышал, что надежда — самая поганая вещь на свете. Что ждать и догонять — намного лучше. И Клим обрушился на Серьгу:

— Вот ты и выбрал лучшее место! Дождался, е... твою мать! Ни украсть, ни покараулить!

Клим вышел на связь со штабом и «обрисовал» обстановку. Надеялся на затянувшуюся паузу. Но ответ не заставил себя ждать, словно в штабе готовились к такому повороту. «Давай-ка уничтожь там все. Отбой».

Трегубое сунул в руки командиру водительское удостоверение и паспорт чеченца. Климу не хотелось знать имя человека, которого он убил. Однако раскрыл паспорт. Аслан Вахабов, житель Ачхой-Мартана; штамп о браке, запись о наличии двух дочерей — 87-го и 88-го года рождения. Это они сейчас распростерлись над телом матери...

Роман Трегубов лучше других был обучен подрывному делу. Пока он готовил легковушку к взрыву, Климов выбирал кандидатуру «исполнителя». Надолго задержал взгляд на Серьге... Но какое это наказание?...

Наконец он сделал свой выбор. Когда Роман доложил о готовности, сержант Климов перевел переводчик на своем автомате на одиночный огонь. Закрыв на секунду глаза, он тихо прошептал:

— Прости меня, господи...

* * *

— Климов, на выход, — бросил милиционер, открывший дверь камеры.

— Ща, — отозвался Сергей, вставая с нар. Надел ботинки. Руки непроизвольно сделали движение — завязать шнурки.

Наблюдательный милиционер усмехнулся. К заключенному под стражу он относился с пониманием — сам торчал в Чечне полгода.

— Пошли, Серега...

Кабинет следователя, где обычно проходили допросы и беседы с адвокатом, был устроен на манер кабинетов в Следственном управлении ФСБ. Место допрашиваемого находилось справа от двери, открывающейся вовнутрь, так, чтобы случайно заглянувший не увидел, кто находится у следователя.

Сейчас возле кабинета стояли два высоких плечистых парня.

— Лицом к стене. Руки за голову, — распорядился один из них — рыжеватый, с вдавленной переносицей. Он обыскал Сергея и разрешил опустить руки. — За мной. — Он шагнул в кабинет, посторонился и указал на стул. — Садись.

Климов оказался на привычном месте. Когда парень вышел, он глянул на человека, сидящего за столом следователя; место за небольшим столом, где обычно находился адвокат, сейчас пустовало.

Он не мог дать хоть сколько-нибудь точной характеристики на этого человека, отметил лишь его волевой подбородок, императивный взгляд, довольно капризный изгиб губ.

У Паршина не было причин опасаться идти на контакт с «рядовыми». Практика показывала, что именно они и «молчали больше всех». Может, по причине большей боязни. К тому же обработка на самом высоком уровне давала больший результат, накладывала ответственность. Это как получить приказ не от командира взвода или роты, а лично от главнокомандующего. После такого «зомбирования» люди из шкуры лезут.

Сергей Климов сразу отмел версии о новом адвокате и следователе. Этот властный человек, еще не произнесший ни одного слова, отчего-то внушал страх. Но он, как ни странно, истекал по мере того, как густой баритон генерала набирал обороты.

— Ты понимаешь, что ты позоришь не только спецназ и армию, но и Верховного главнокомандующего?... Вот из-за таких, как ты, ящик моего стола не бывает пуст. Меня зовут Александром Петровичем. Я являюсь помощником Верховного — но к Минобороны отношения не имею. Я знаю, когда тебя бросили. Когда ты получил приказ об уничтожении свидетелей. И это, на мой взгляд, было оправданно.

Сергей был в полной растерянности. Впервые за эти восемь дней он слышал слова об оправдании. И явственно услышал звук... падающего ножа.

Нож упал.

Торопился этот человек или нет, но он здесь. Для того, чтобы Клим... вернулся с войны. На глаза спецназовца набежала соленая пелена, стало трудно дышать. Грудь переполняла смесь благодарности и отчаяния. Пока что в равной пропорции. Но вот тоска стала с позором уступать признательности, и Клим заплакал...

Он еще молодой, ему всего двадцать один год. Он рано повзрослел — война заставила, он считал свое взросление искусственным. Часто напускал на себя суровость, но отчетливо понимал, что она не настоящая, а лишь маска. Мечтал о доме, где хоть на короткое время вновь станет «пацаном», а потом повзрослеет уже по-настоящему. Время не терпит договоренности? Ерунда, он договорится с ним.

Прав, прав этот человек: Клима бросили. А он здесь для того, чтобы подобрать. И он не падальщик, не стервятник. Он называет Сергея ласково: «Ну, ну, успокойся, сынок...» И снова в его голосе звучит металл — но мягкий и ковкий, как золото.

— Я дам тебе будущее и возможность забыть о прошлом. Но о нем буду помнить я. В моей власти вернуть его. Понимаешь, о чем я говорю? Я тебе даю шанс на новую жизнь. Ты не виноват перед обществом, виновата война.

А Сергей мысленно поддерживает разговор:

«Но рано или поздно мое прошлое вскроется».

И будто слышит ответ генерала:

«Какое прошлое? За тобой нет судимости».

«А трупы?»

«А на ком их нет? Разве спецназ не убивал? А ты как раз из этой когорты, если кто и способен понять, то свои, спецназовцы, среди которых ты вскоре окажешься».

Климов вздрогнул. Неужели генерал умеет читать мысли? Или это он сам произнес свои мысли вслух?

Нет, он не мог ослышаться: «...среди которых ты вскоре окажешься».

— Отслужишь оставшиеся два-три месяца, вернешься домой. Я буду приглядывать за тобой. А когда потребуется, ты снова наденешь форму. Или возьмешь в руки оружие. Выбора у тебя нет.

Двадцать один год...

Возраст не позволял спросить, с какой целью он снова наденет форму, возьмет в руки оружие.

— Пока ты живешь прошлым, но завтра начнешь жить настоящим — не где-то за колючей проволокой...

Двадцать один год...

Возраст не позволял задать вопрос о бесплатном сыре. Но какие могут быть вопросы, когда всего четверть часа назад у него не было никакого будущего, а лишь горечь, насквозь пропитавшая душу. Срубленное и обработанное дерево, пропитанное вонючим составом, превращается в обычную шпалу, стонущую под тяжестью поездов. А ведь недавно оно весело шумело под теплым ветром.

Перед глазами не серые стены камеры, но бескровное лицо матери, которая вот уже сейчас начинает приучать себя ждать сына с войны долгие годы. О каком выборе может идти речь? Прав генерал: выбора у Сергея не было. Он всего лишь человек, принадлежащий к единственному на этой планете виду, который испытывает к себе жалость. И как утешение за эту «ошибку природы» — способность испытывать жалость к другим. Но не всегда.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация