Плечистого парня лет двадцати семи-восьми, подошедшего к концу смены, Климов где-то видел. Рыжеватый, с вдавленной переносицей и зеленоватыми глазами. Привет — привет. «Мы встречались в Буденновске. В РОВД, помнишь?»
Сергей вспомнил. Этот рукастый парень обыскивал его, прежде чем отвести в кабинет следователя, где сержанта поджидал генерал Паршин. Слово «помнишь» было у него в ходу.
— За тобой должок, помнишь? Надо бы отработать.
— Тебе я ничего не должен, — сказал Клим. — И работать на тебя не буду. Со мной генерал разговаривал, а ты только руки распускал. Помнишь?
Рыжий улыбнулся. Вынул сотовый телефон, потыкал в клавиши и протянул трубку Климову. Через пару секунд Сергей услышал голос генерала Паршина... Остальные инструкции получал от «рукастого». Тот пригласил сержанта в машину и буквально отдавал приказы:
— Ты уволишься из своей конторы. Объедешь своих товарищей-москвичей — Серегина и Аденина. Трегубова уже предупредили, через неделю он приезжает в Москву. К вам присоединятся еще два человека — Михайлов и Гардин. Познакомишься с ними.
— Для чего?
— Для дальнейшего прохождения службы. Вы напишете рапорта на зачисление на курс спецподготовки — военно-морская база «Дельта». Ваша задача — пройти курс и попасть в спецподразделение, которое сделает на твою группу заявку.
— Мою группу?
— Твою. Тебя поставят командиром. Кто — об этом ты узнаешь позже. Этот человек — твой куратор, он будет вести твою группу по курсу. О вашем прошлом никому ни слова, даже куратору. Возникнут вопросы — немедленно обращайся к нему. Если что — надави на него.
— А дальше?
— Всему свое время. В подразделении, куда вы попадете после курса спецподготовки, генералу нужны свои люди.
— И много их у него?
— Хватает — чтобы сбить твою ухмылку раз и навсегда. И чтобы понять одно: дело об убийстве Аслана Вахабова и его семьи могут вернуть на доследование. Могут, понял? Родственники Вахабова хотят справедливости. Про месть говорить не стану, ты же не боишься ее, верно? Пятнашка за «колючкой» куда хуже. Отмотают на всю катушку. Когда ты вернешься, твоей матери будет пятьдесят семь. А тебе — под сорок. В дом не сын вернется, а чужой мужик.
Не сын...
В дом вернется чужой мужик...
Эти беспощадные фразы буквально убивали. Еще и потому, наверное, что после Чечни Сергей жил не столько для себя, сколько для матери. Он любил ее, потому его заявление было «предельно сбалансировано», как и то отношение Минобороны к погибшим в 97-м курсантам.
— Мам, мне предложили вернуться на службу. Пройти спецкурс на военно-морской базе «Дельта». Понимаешь, туда не каждого берут. А после курса мне обещали службу в Московском военном округе. Я рядом буду...
Он читал ответ в глазах матери: «Тебя рядом не будет, В Московской области нет моря». Но не мог сказать: «Ведь один или два года — гораздо меньше пятнадцати». Жалел ее. Отчасти — себя. За что себя и ненавидел.
Последние слова «рыжего», сказанные в машине, были следующие:
— Ты соглашаешься и видишь меня в последний раз. Отказываешься — и увидишь меня еще раз.
И в них была прямая угроза.
* * *
Как и группа медиков, капитан Колчин держал направление к морю. Но только в реальной обстановке; назвать ее боевой — язык не поворачивался. Дико, что его противниками были свои, русские парни. И необузданное в своем определении продолжение: они убьют его, какими бы мыслями ни были одержимы. Конечно, и он приложил к этому руку. Буквально натаскивал их выполнять приказ любой ценой. Объяснял, как можно менять сознание человека, его мотивацию. Учил распознать, когда тебя вводят в заблуждение. Как сравнивать реальное с желаемым и какие внутренние ресурсы мобилизовать.
И сейчас они были полностью мобилизованы.
Капитан и неизвестный ему «дрессировщик» словно объединились. Хайд и Джекил. Чарли и Хэнк.
«Кто ты, мразь?!» — скрипел зубами Колчин. Он бежал на пределе сил, но они утроились бы, будь у него другая задача: не убегать, а настигать. «Порвал бы зубами!»
Капитана охватывала бессильная злоба, инстинкт срывал с него навыки психолога и развешивал за его спиной на острых стеблях камыша. Сейчас он словно наверстывал упущенное, его одиночный рейд превращался в боевой. Он сдавал главный, наверное, свой экзамен «на фоне учений, моделирующих боевую операцию».
Относительно легкий участок пути преградила протока. Пора определять свое местонахождение. Капитан вынул карту и ориентировал ее по сторонам света: откинул часовой блок на универсальных часах, повернул карту, чтобы стрелка компаса указывала в направлении северной рамки.
На этом участке у него был единственный ориентир — эта протока с характерным резким изломом, похожим на шпильку. И она точно совпала с изображенной на карте петлистой линией.
Он нашел точку своего стояния. Именно отсюда 27 июня, в пятницу, командир седьмой лодки повторно вышел на связь с центром, чтобы получить подтверждение пути отхода медиков. Колчин в это время стоял позади штабного радиста. «Запроси местонахождение группы», — распорядился он. Ответ «седьмого» не заставил себя ждать: «Квадрат 263. Направление — 186. Почему не обеспечите поддержку хотя бы группой из тренировочного лагеря?»
Ах, как не хватало сейчас связи! Но выход в эфир обескуражил бы даже начальника курса: «Нахожусь — квадрат 263, направление — 24. Преследуюсь седьмым экипажем».
...Как только капитан остановился, пот ручьем покатился с него. Даже панама, надвинутая на глаза, не спасла. Она будто опорожнилась, заливая глаза. Соленая влага капала на карту; ориентир-протока буквально наводнился, потек на схеме живым ручейком, размывая пологие берега.
Капитан находился в критической точке: если бойцы Клима определят его маршрут, то разобьются на две подгруппы. И одна из них уже вышла ему навстречу. Точнее, поджидала его не в этом месте, а чуть восточнее, где переправиться на другой берег было достаточно легко. А другая подгруппа напирала сзади. О том говорила карта. Будто бы гадальная. Одна — но она точно показывала путь капитана.
Олег отвел на отдых две минуты. Он прикурил и присел подле куста, украшенного гирляндами лазающих стеблей цветущей марены. Ее пряный дух не мог заглушить даже сигаретный дым.
Сейчас Колчин думал о том, что бросил Бережного на произвол судьбы. Однако довольно точно определил настроение в экипаже, едва ли не воспроизвел нервные размышления Сергея Климова: помощь Алексея была просто необходимой потому, что лишних рук в экипаже нет. А потом следовало нечто аксиоматичное, но в корне неверное по отношению Клима к Земле: Бережного уберут лишь в единственном случае — если капитан проиграет. И чтобы не пострадал никто, ему нужно выигрывать в любом случае. Как если бы он выполнял приказ. Он и был — от самого себя. Наверное, в нем не было жесткости — «любой ценой», но так казалось на первый взгляд. Цена была огромной — шесть жизней, не считая своей. А может, больше. И покрасневшие глаза капитана снова сузились в щелки: «Кто ты, мразь?! Порвал бы зубами!»
