– Представьте себе. Мало того, что уголовница, так еще и
актриса. Впрочем, актрисой я стала раньше, чем загремела на нары.
– Я думал, вы частный детектив или что-то в этом роде.
– Надо же, оказывается, голодание благотворно сказывается на
умственной деятельности. Вы еще о чем-то думаете. А я, черт вас возьми, Павел
Сауляк, думаю только о том, как бы замылить глаза вашим преследователям и не
дать им поднять на вас руку. И было бы очень неплохо, если бы вы тоже думали
именно об этом, а не о моей печальной биографии. Кстати, имейте в виду, что по
документам я ношу вашу фамилию.
– Зачем? Для чего это нужно?
– А вы подумайте. Раз вы такой принципиальный и не хотите
есть, так хоть подумайте. Ладно, выйдите из спальни, мне нужно переодеться.
Павел вышел. Настя быстро стянула брюки и свитер, достала из
шкафа колготки, мини-юбку и трикотажную майку с глубоким вырезом. Вид у нее в
этом наряде был дешево-потаскушечный, но с этим придется смириться. Она достала
косметичку и добавила яркости спокойному дневному макияжу.
Сауляк ничего не сказал по поводу ее внешнего вида, и Настя
оценила его сдержанность. Она была сама себе противна. Герман Валерьянович был
тут как тут, только они переступили порог ресторана. Вечером публика здесь была
другая. Наряду с обитателями гостиницы, спустившимися просто поужинать, можно
было увидеть и «крутых», и «деловых», и местных проституток – полный
ресторанный набор среднего пошиба. В зале стоял ровный гул, но Настя знала, что
в восемь часов начнут работать музыканты, и тогда от шума и грохота будет уже
не спастись. Но ей придется это выдержать, как приходилось выдерживать два дня
перед этим.
Она взяла у официантки меню и не открывая протянула Павлу.
– Сделайте заказ, будьте любезны.
– Но я не знаю ваших вкусов, – возразил он, пытаясь
вернуть ей меню.
– А я не знаю ваших. Не спорьте, пожалуйста. Мне казалось,
мы с вами договорились.
Официантка стояла рядом, держа наготове карандаш и блокнот,
и Настя злорадно подумала, что в ее присутствии Сауляк выпендриваться не будет.
Какой бы ни был у него неуступчивый и тяжелый характер, но раз он был агентом
генерала-комитетчика, то должен четко представлять себе ту черту, до которой еще
можно любоваться собственной сложностью и неординарностью, а после которой –
уже нельзя, иначе получится во вред делу. Присутствие постороннего человека –
официантки – и было этой чертой. Павел сделал заказ, почти не раздумывая,
закрыл меню и отдал его официантке.
– Теперь не обессудьте, если что не так, – произнес он,
когда девушка отошла. – Вам придется есть то, что принесут.
– Съем, – Настя пожала плечами. – В отличие от вас
я всеядна и неприхотлива. Просто удивительно, что за два года в зоне вы сохранили
равнодушие к еде. Ну-ка посмотрите, где там мой Ромео? Не пришел еще?
– Нет, – ответил Сауляк сразу же.
«Попался, – подумала Настя. – Ты бы хоть ради
приличия зал оглядел. Теперь понятно, что ты искал глазами Короткова с той
самой секунды, как мы только вошли в ресторан».
На этот раз Сауляк съел все, что было заказано, но делал он
это с таким видом, словно отбывал каторгу. Или он действительно не испытывал
голода, или притворялся, но зачем нужна эта игра, Настя не могла понять.
Ровно в восемь часов на эстраду вышли музыканты. Певица,
одетая в какое-то немыслимое платье черного цвета с металлическими заклепками,
поднесла к губам микрофон и начала петь на русском языке известную французскую
песню. Голосок у певицы был хиленький, и владела она им плоховато, но
популярность мелодии сделала свое дело, и на пятачке перед эстрадой сразу же
начали переминаться с ноги на ногу танцующие пары. Настя задумчиво курила,
глядя на них, и вполголоса напевала ту же самую песню, только на языке
оригинала.
– Вы же говорили, что не знаете ни одного иностранного
языка, – не удержался Сауляк.
«Второй раз попался, – сосчитала Настя. – Прогресс
налицо».
– Я сказала неправду, – ответила она, безмятежно
улыбаясь и глядя в лицо Павлу. Ей хотелось поймать его глаза, но они все время
куда-то ускользали.
– Зачем же? Какой смысл в этой лжи?
– Меня это развлекает. А вы имеете что-нибудь против?
– А все остальное – тоже ложь? И срок за мошенничество, и
новая роль?
– А вот этого я вам не скажу. Во всяком случае, пока. Судя
по всему, вы еще не научились отличать правду от лжи.
– А вы? Научились?
– Давно, – рассмеялась Настя. – Если вам
интересно, я как-нибудь расскажу вам, как это делается. А сейчас я попрошу вас
пойти со мной танцевать.
– Я не танцую, – быстро ответил Сауляк.
– А меня это не интересует. Это вы можете рассказывать
девушке, которая вам не нравится, но хочет, чтобы вы с ней потанцевали. А когда
я прошу, вы должны вставать и идти со мной. Более того, я попрошу вас быть
ласковым со мной до такой степени, чтобы это бросалось в глаза окружающим. Вам
понятно?
– Это исключено. И не просите.
– Вы что-то путаете, Павел Дмитриевич, – сказала она
ледяным тоном. – Опасность угрожает вам, а не мне. И слушаться должны вы
меня, а никак не наоборот. Я вам скажу, что мы с вами сейчас будем делать. Мы
будем танцевать, потом вы обнимете меня и поцелуете, а я дам вам за это по
морде, после чего мы спокойно вернемся за столик, возле столика вы поцелуете
меня еще раз, чтобы все видели. И только потом мы сядем. Вы все запомнили?
– Я не буду этого делать, – глухо сказал Сауляк,
откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и закрыл глаза.
– Вы будете это делать, потому что так нужно. И если вы не
понимаете, зачем это нужно, мне придется вам объяснять, хотя это не очень-то
прилично – объяснять такие примитивные вещи человеку с вашей биографией и вашим
опытом.
– Что вы хотите сказать? – спросил он, не открывая
глаз. – О каком опыте вы говорите?
– Об опыте работы с Булатниковым.
– Я не намерен это обсуждать. Тем более с вами.
– Прекрасно. Я тоже не хотела бы затрагивать эту тему, но вы
меня вынудили. Поэтому как только закончится перерыв, мы с вами пойдем
танцевать и разыгрывать спектакль.
– Я не буду вас целовать.
«Отлично. Значит, танцевать ты уже согласен. Еще один шаг на
пути прогресса».
– Вам придется.
– Нет.
Настя протянула руку и ласково погладила его пальцы. Веки
его дрогнули, но глаза остались закрытыми.
– Пашенька, – сказала она тихим и необычно мягким
голосом. – Пожалуйста, милый, сделай это. Ради меня. Я очень тебя прошу.
Веки приподнялись, между редкими ресницами мелькнули
ослепительные полоски белков, щеки, казалось, ввалились еще глубже, но губы
чуть заметно шевельнулись в слабом подобии улыбки.
