Второй, помоложе, щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.
Глаза его при этом были прикованы к двери, из которой только что вышел Сауляк.
– Пашка утверждает, что видел вас вчера в Самаре, причем
несколько раз, и что вы летели в одном самолете с нами. А я говорю, что у него
мания преследования. Понимаете, – она понизила голос и глупо
хихикнула, – он немножко не в себе, ему всюду крысы мерещатся. В общем, мы
поспорили на тысячу долларов, что он вас там не видел.
– Конечно, не видел, – быстро произнес мужчина
постарше. – Мы в Самаре не были, ему показалось.
– Ага, мы местные, – подтвердил второй.
– Ну вот и я о том же. Говорю ему, чтоб лечился, а он ни в
какую. Думает, я хочу его в дурдом запихнуть. Думает, мне его деньги нужны. А
зачем мне? У меня своих миллионов выше крыши, не знаю, куда их девать. Кстати,
дружочек, – она полезла в сумку, вытащила кошелек и протянула младшему
купюру, – пойди-ка принеси мне выпить. Сдачу можешь оставить себе за хлопоты.
Возьми мартини, только смотри, не сухой, а «бьянко». Не перепутай, детка.
– Пашка – это ваш муж? – осторожно полюбопытствовал
старший.
– Объелся груш, – фыркнула Настя.
Ответ был пошлым, но в данной ситуации единственно
правильным. Ни да, ни нет – понимай как хочешь.
– И давно он у вас такой подозрительный?
– А черт его знает, – она сделала выразительный жест
рукой. – Я его два года не видела, он срок мотал. Только вчера освободился.
Слушай, отец, а птенчик у тебя миленький. Воспитанный такой, вежливый. Я б ему
отдалась, пожалуй. Сколько ему лет?
– Двадцать шесть.
– У-у-у, – разочарованно протянула она, – для меня
староват. Я думала, ему лет девятнадцать-двадцать. Старше двадцати мне уже не
годится.
– А вам самой-то сколько? – не сдержал усмешку ее
собеседник.
– Много, отец. Почти столько же, сколько тебе. Тебе ведь под
сорок, верно? Вот и мне столько же.
«Птенчик» вернулся и поставил перед ней стакан с напитком.
Настя отхлебнула и скорчила удовлетворенную мину.
– То, что надо. Спасибо, детка. Короче, ребята, я на вас
полагаюсь. Если он опять начнет зудеть, я вместе с ним к вам подойду, вы уж
подтвердите, что ему привиделось, лады? А то он мне своей манией преследования
всю плешь проел.
– Конечно, – закивали оба. – Подтвердим, не
сомневайтесь.
Павел все не возвращался, и Настя начала нервничать. У нее
больше не было повода задерживаться за их столиком, но, пока они с ней
разговаривали, она по крайней мере могла быть уверена, что они не кинутся его
искать.
– Слушай, дружочек, – обратилась она к
«птенчику», – а тебе сколько лет? Правда, что ли, двадцать шесть?
Он в изумлении уставился на нее, потом перевел взгляд на
старшего компаньона.
– Наша гостья сказала, что ты ей очень нравишься, только вот
возраст твой ее смущает.
– Между прочим, гостью зовут Анастасия, – вставила
Настя. – А тебя, детка? Давай уж познакомимся ради такого случая.
– Ради какого случая? – тупо переспросил тот.
– Ради выигрыша в тысячу долларов. Так как тебя зовут-то?
– Сережа, – растерянно произнес он, запинаясь. – А
его – Коля.
– А про него я не спрашивала, – ласково сказала
она. – Куда ж ты, птенчик, поперед старших-то лезешь, а? Он уже большой,
сам свое имя скажет, если захочет или если я спрошу.
Она все-таки втянула их в разговор, изображала вульгарную,
не особенно трезвую и слегка сумасшедшую бабу, гладила Сережу по руке и похабно
подмигивала Николаю, таскала сигареты из их пачки и внутренним метрономом
отсчитывала минуты. Где Павел? Почему его нет так долго?
Она почувствовала, что ее собеседники, преодолев первую
оторопь, сумели перестроиться и теперь пытаются получить ответ на вопрос: кто
она такая? Она подбрасывала им информацию, не имеющую ничего общего с
действительностью, старалась изо всех сил окончательно заморочить им голову, не
давая прервать разговор и ощутить нарочитость ее присутствия за их столиком.
Наконец в проеме двери появился Павел.
– О! – Она тут же отдернула пальцы от ладони «птенчика»
Сережи. – Пашка явился. Все, ребята, счастливо. Приятно было
познакомиться.
На Павла было страшно смотреть. Казалось, он даже двигался с
неимоверным трудом.
– Что, совсем плохо? – обеспокоенно спросила она.
Он кивнул.
– Уходим?
– Да, наверное, так будет лучше.
Они даже не стали возвращаться к своему столику, где стояла
чашка с недопитым кофе и стакан с остатками мартини. Подошли к вешалке, взяли
куртки и вышли на улицу.
– Мы можем взять машину? – спросил Сауляк каким-то
сдавленным голосом.
– Конечно. Они за нами гнаться не будут. Они вообще
постараются теперь держаться от нас подальше и близко не подходить.
Настя подошла к краю тротуара и подняла руку. Через пару
минут возле них притормозила машина.
– В аэропорт, – сказала она, наклоняясь к опустившемуся
стеклу.
– Сколько?
– Сколько скажешь. Я не местная, тарифов не знаю.
– Пятьдесят «зеленых».
– Хорошо.
Она села впереди, рядом с водителем, Сауляк устроился сзади.
Всю дорогу они ехали молча. Так же молча вышли из машины, подошли к гостинице и
поднялись на свой этаж. И, только оказавшись в номере, Настя дала себе волю.
– Может быть, пора заканчивать эти детские игры? – зло
спросила она, глядя, как Павел негнущимися пальцами пытается справиться с
застежкой на своей куртке. – Что с вами происходит, Павел Дмитриевич? Я
должна довезти вас до Москвы, а вы того и гляди концы отдадите прямо у меня на
руках. Почему вы не хотите мне сказать, чем вы больны и как вам помочь, если
вам станет хуже?
Его взгляд снова убегал от нее. Он так и не начал смотреть
ей в глаза, даже в те минуты, когда разговаривал вполне дружелюбно. Наконец ему
удалось справиться с застежкой, он разделся и не говоря ни слова лег на
кровать.
– Или вы немедленно скажете мне, в чем дело, или я вызываю
«неотложку». Мне вовсе не улыбается перспектива привезти в Москву ваш хладный
труп.
– Не беспокойтесь, – тихо сказал он, не открывая
глаз, – со мной ничего не случится. Скоро все пройдет. У меня уже ничего
не болит.
– А что болело?
– Ничего. Я же сказал: не беспокойтесь. Все будет нормально,
я вам обещаю.
– Что-то слабо верится, – откликнулась она уже
спокойнее. – Вам правда уже лучше? Не обманываете?
– Нет.
Было уже совсем поздно, пора было ложиться спать, но Насте
почему-то казалось, что, как только она погасит свет, с Павлом непременно
что-нибудь случится. Она сняла сапоги и свитер и забралась под одеяло в джинсах
и в майке.
