Сауляк взял протянутый генералом список и быстро просмотрел
его. Там были не только фамилии, адреса и телефоны, но и краткие характеристики
рода занятий, а также сведения о семейном положении.
– У вас есть пожелания, с кого я должен начать, или я могу
решать по своему усмотрению? – спросил Павел.
– На ваше усмотрение. Для меня это не имеет значения.
Сколько денег вам нужно на первое время?
– Не знаю, я отстал от масштаба цен. Дайте мне тысячу
долларов, я посмотрю, на сколько мне хватит этих денег, а там видно будет. Или
я прошу слишком много?
– Нет-нет, – торопливо ответил генерал, вытаскивая
бумажник, – это совсем не много. Впрочем, вы сами увидите.
За те три дня, что Павел отсиживался у него на даче, генерал
Минаев подписал у него все необходимые бумаги и через подставных лиц продал машину
Сауляка, которая все эти два года спокойно стояла в его охраняемом гараже.
Добавив несколько тысяч долларов, он приобрел для Павла новую машину, которая
более соответствовала бы образу человека, побывавшего «замужем» за границей и
имеющего возможность не работать. Что и говорить, прежняя машина Сауляка была
куда лучше, за ее невзрачным, даже порой вызывающим сочувствие внешним видом
крылась невероятная мощь и выносливость, ибо нутро ее было все полностью
переделано и переоснащено с помощью хороших специалистов. Разумеется, эти
достоинства автомобиля были учтены при продаже, потому и цена за него была
достаточно высокой. Теперь вместо сверхскоростных и сверхпроходимых «Жигулей» у
Павла был черный «Сааб», но за два минувших года количество иномарок на столичных
улицах увеличилось столь многократно, что степень незаметности и даже
невзрачности нового автомобиля была вполне сравнима с незаметностью и
невзрачностью старого.
Павел уехал в Москву. Минаев проводил его до калитки, долго
стоял неподвижно, глядя ему вслед, пока тонкая и прямая, как натянутая струна,
фигура его не скрылась за поворотом дороги, ведущей к железнодорожной
платформе. Потом Антон Андреевич медленно вернулся в дом, запер изнутри дверь и
принялся готовить себе ужин. Он знал, что теперь по меньшей мере неделю ему
придется преодолевать приступы внезапной раздражительности и злости, и лучше
всего в этот период поменьше общаться с людьми, которых не хотел бы обижать.
Так бывало всегда, когда операция от этапа длительной предварительной проработки
и тщательных приготовлений переходила к этапу реализации. На этапе подготовки
еще можно было что-то переиграть, переосмыслить, перекомбинировать. Еще можно
было отказаться от одной цели и вместо нее поставить другую, можно было
отказаться от одних исполнителей и задействовать других. Можно было оттянуть
начало операции, если почувствуешь, что не все готовы, что где-то не все
стыкуется так, как надо. Пока не наступал этап реализации, еще все можно было
поправить. Как только начиналась реализация, у генерала появлялось чувство, что
он полностью утрачивает контроль над ситуацией. Люди начинали действовать в
соответствии с предписаниями, подключались давно приведенные в готовность
механизмы, схема начинала работать и раскручиваться, и в любой момент могло произойти
что-нибудь неожиданное, грозящее крупными неприятностями и даже катастрофой.
Можно построить самый совершенный аппарат, но когда его запустишь, то
понимаешь, что повлиять на погоду ты не можешь и при определенных погодных
условиях твой механизм пойдет вразнос. Как бы тщательно ни готовилась операция,
все равно всех случайностей не предусмотришь. От невозможности повлиять на эти
случайности и на их последствия и возникало у генерала Минаева отвратительное
чувство неуверенности в себе и утраты контроля. Оно мешало ему спать, лишало
аппетита и отравляло жизнь. Потом, спустя примерно неделю, это проходило.
* * *
Начало февраля радовало ясной погодой, правда, умеренно
морозной, но зато солнечной и безветренной. Однако Евгения Шабанова солнечная
погода раздражала. В его рабочем кабинете компьютер был установлен таким
образом, что в солнечные дни становилось невозможно работать: экран отсвечивал.
Он много раз прикидывал, как бы переставить мебель в кабинете, чтобы компьютер
стоял более удобно, но так ничего и не смог придумать. Комната была длинной и
узкой, и если повернуть стол, то он занимал практически всю ширину кабинета, а
его владельцу пришлось бы сидеть спиной к двери. Шабанов не считал себя
особенно нервным, но наличие двери за спиной его раздражало и мешало нормально
работать.
Ровно неделя оставалась до 15 февраля – дня, когда Президент
обещал приехать в свой родной город и там принародно объявить, будет ли он
баллотироваться на следующий срок. И задачей Евгения Шабанова было довести до
полного совершенства текст президентского выступления. Впрочем, представление о
том, какой должна быть речь, отличалось у Шабанова некоторой спецификой. Он
кормился из рук президентского конкурента.
«Я много думал…» На этом месте Шабанов остановился. Очень
выигрышное место, из него нужно выжать все, что возможно. Всем известна манера
речи Президента – рубленые фразы с большими многозначительными паузами и полное
отсутствие мягких доверительных интонаций, которыми так славился первый
президент СССР, умевший говорить без бумажки и глядя в глаза. Нынешнему этого
не дано, не умеет. И учиться не хочет. Стало быть, что? Правильно, побольше
интимности в эту фразу добавить. «Я много думал, – застучал пальцами по
клавиатуре Шабанов, – не спал ночами, спорил сам с собой…» Отлично! Шабанов
представил себе, как рослый широкоплечий Президент, возвышаясь на трибуне,
будет произносить этот текст, глядя в бумажку, своим металлическим, лишенным
теплых интонаций голосом. Трудно придумать что-нибудь более нелепое. На этой
фразе выступающий потеряет пару очков, уж это точно.
В целом текст был уже готов и несколько раз отредактирован
разными советниками. Шабанов – последний, потому что он – имиджмейкер
Президента. Он должен расставить акценты, паузы, одним словом, превратить
литературный сценарий в режиссерский. Евгений еще раз пробежал глазами строки,
дошел до слов: «с марта месяца проблем с заработной платой не будет», и
поставил пометку, означающую, что последнее слово надо произнести громко,
четко, желательно по слогам. Задержки с выплатой зарплаты уже стали притчей во
языцех, даже дураку понятно, что с марта снять проблему невозможно. Какой
умник, интересно, придумал вставить это невыполнимое обещание в текст речи? Но
как бы там ни было – вставил. Вот и пусть Президент погромче произнесет свою
клятву. Март не за горами, и позор невыполненного обещания ляжет на него
несмываемым пятном. Вся страна услышит это «не бу-дет», попробуй потом
отопрись.
Конечно, советнички у нынешнего Президента – один другого
умней. Заклятый враг так не навредит, как бестолковый советник. Шабанов даже не
очень стыдился того, что на своем месте занимается исключительно тем, что
заставляет Президента терять очки. Будь на его месте любой другой, даже
безусловно преданный лидеру человек, к тому же хороший профессионал, он вряд ли
смог бы противостоять тому вреду, который приносят эти неизвестно откуда
взявшиеся советники. Вот, к примеру, расписание первого дня пребывания в родном
городе Президента. На улице февраль, мороз, ветер, а ему напланировали
несколько встреч с населением и трудящимися, во время которых Президент должен
будет выступать не в помещении, а на улице. Кому такое в голову пришло? Ведь
охрипнет, как пить дать. Или замерзнет и захочет погреться, как любой русский
мужик. Известное дело, чем в России греются испокон веку. Так что или выйдет на
трибуну произносить ответственнейшую речь с больным горлом, или… Что так, что
эдак – все одно нехорошо. То есть ему-то, Евгению Шабанову, как раз хорошо.
Даже очень.
