– Вы думаете, его захотят похитить, чтобы вытрясти из него
все, что он знает?
– Мне приходится так думать. Видишь ли, деточка, ученик
Булатникова генерал-майор Минаев располагает сведениями о том, что примерно
три-четыре месяца назад кто-то стал проявлять активный интерес к осужденному за
хулиганство Павлу Дмитриевичу. И у него есть все основания полагать, что к
Сауляку начали подбираться, причем даже не с одной стороны, а с двух, а то и с трех.
Сауляк работал на Булатникова и, во-первых, может знать, кто и почему убрал
генерала, а во-вторых, может знать много такого, что очень пригодится в
начинающейся предвыборной гонке. В этом деле, как ты понимаешь, все средства
хороши, и каждый действует по мере собственного разумения. Кто-то начнет
клеймить сволочей-руководителей и добиваться, чтобы были выплачены
задолженности по зарплате и пенсиям, кто-то будет доказывать, что придумал
самый эффективный способ прекращения чеченской кампании, а кто-то начнет землю
рыть в поисках компры на соперника и его группировку.
– Ну и прекрасно. Так я все равно не понимаю, в чем
проблема. Что, у генерала Минаева нет возможности обеспечить Сауляку охрану?
Почему эта проблема вдруг стала вашей, а не его?
– Потому что Антон Андреевич Минаев не имеет в своем
распоряжении оперативных аппаратов и не хочет огласки. Потому что Антон
Андреевич Минаев обратился со своей проблемой к своему старому приятелю
Александру Семеновичу Коновалову, а генерал Коновалов, в свою очередь, переложил
ее на мои плечи. И потому что обеспечивать охрану Сауляка бессмысленно.
Количество перейдет в качество, но суть результата от этого не изменится. Если
Сауляка будет охранять один человек – убьют или похитят обоих. Если на его
охрану выделить пять человек – для достижения цели к воротам колонии явятся
человек десять бандитов. Если вокруг Сауляка выстроить роту – понадобится
войсковая операция, чтобы его достать. Но его же все равно достанут, пойми это.
Два года он молчал, два года от него не просочилось никакой информации, но это
совершенно не означает, что он ею не располагает. И те, кто сейчас проявляет к
нему такой интерес, хотят эту информацию из него вытрясти, чтобы использовать в
политической игре.
– Ну и пусть используют, – пожала плечами Настя. –
Нам-то с вами что за печаль? На то она и игра, пусть резвятся.
– Ничего-то ты не понимаешь, – покачал лысой головой
Гордеев по прозвищу Колобок. – Во-первых, я получил приказ от генерала
Коновалова, не выполнить который я не могу. У него есть оперативная информация
о том, что готовится убийство или похищение человека, и он дает мне задание это
преступление предотвратить. Все, деточка, разговор окончен, сколько бы я ни
дергался. Во-вторых, это мы с тобой – майор да полковник, люди тихие и
незаметные, а они – генералы, лица, приближенные к императору. Им этот Сауляк
тоже нужен, потому что оба они наверняка в чьей-нибудь команде. И хорошо, если
в одной. Потому что если в разных, то мы с тобой еще хлебнем дерьма от них же.
И вот я спрашиваю тебя, деточка: знаешь ли ты, что нужно сделать, чтобы довезти
Павла Дмитриевича Сауляка от колонии в Самарской области до столицы нашей
родины живым и невредимым?
– Знаю, – сказала она. – Я знаю, что нужно
сделать. Только я не очень себе представляю, как это сделать.
* * *
Он был спокоен и терпелив, как впавшая в анабиоз ящерица. До
конца срока всего шесть дней, но его это оставляло равнодушным, потому что он
никак не мог решить, хорошо это или плохо. Сауляк ежедневно читал газеты с того
самого дня, как оказался в этой зоне, чтобы понимать, миновала ли опасность, но
так и не понял. То ему казалось, что можно выходить, что ничего плохого с ним
уже случиться не может, то вдруг опять что-то происходило во внутренней
политике, и он считал за благо отсидеться в тиши. Не имея за плечами ни одного
нарушения режима, постоянно перевыполняя нормы выработки в цехе, он в любой
момент мог подойти к начальнику отряда и сказать, что хочет похлопотать об
условном или условно-досрочном освобождении. Причин для отказа не нашлось бы, и
суд наверняка удовлетворил бы ходатайство. Но Павел Сауляк так и не
воспользовался этим. Не было у него уверенности, что там, снаружи, на воле, он
будет в безопасности. И что его ждет через шесть дней? Может, выкинуть
какой-нибудь фортель, пока не поздно, и намотать себе дополнительный срок? Или
все-таки выйти?
Сауляк имел собственные принципы работы, и одним из этих
принципов был запрет на повтор одного и того же приема, если это может привести
к расшифровке. В первый раз, два года назад, он намеренно совершил преступление
и отправился за решетку, там ему было спокойно и безопасно. Но, если есть люди,
которые за ним наблюдают и ждут, когда он выйдет, они сразу догадаются, что он
их боится, если за несколько дней до освобождения он сделает все для того,
чтобы не выйти из зоны. Трюк дешевый и всем известный. Пока можно делать вид,
что ничего особенного не знаешь, что два года назад действительно напился и
нахулиганил, с кем не бывает, и тебе даже в голову не приходит, что кто-то
может за тобой охотиться, что ты для кого-то представляешь интерес. Почему не
приходит? Да потому что в этой голове и нет ничего интересного, так, глупости
одни. А вот если показать свой страх, это все равно что признаться: да, ребята,
я много знаю, да такого, что у вас волосы на ушах сначала вырастут, потом
зашевелятся, а потом все от ужаса повыпадают. Тогда точно кранты. Тогда в любой
зоне достанут, ни за чем не постоят, никаких денег не пожалеют на взятки, а
достанут.
Павел повернулся на койке, почувствовал, как заныл бок –
давал себя знать холецистит, сел, спустив ноги на пол. Барак спал или делал
вид, что спит. Сауляк знал, что в этой обманчивой тишине чего только не
происходит…
Он натянул сапоги и пошел по проходу, не топая, но и не
стараясь особо не шуметь. Походка у него была мягкая и легкая, и он без всяких
дополнительных усилий передвигался почти бесшумно.
– Ты куда, Черенок? – послышался шепот сзади. –
Гляди, нарвешься.
Павел даже головы не повернул. Он знал, что единственным
человеком, который не хочет, чтобы Сауляк вышел из зоны, был молоденький
первоходок Коля, осужденный за дурацкую кражу еще по малолетке и переведенный
во взрослую колонию по достижении восемнадцати лет. Коля пришел в зону совсем
недавно, месяца два назад, и его невысоким, ладно скроенным телом сразу же
заинтересовались любители. Сауляк, который дал себе зарок ни с кем не контачить
в колонии в целях собственной же безопасности, вынужден был отступить от
данного себе слова, потому что пожалел мальчишку. Краем уха он ловил разговоры,
ведущиеся вокруг того, «как бы Кольку опустить половчее», и терпеливо ждал,
когда подонки приступят к осуществлению своего замысла. Ждать пришлось недолго,
заводилы наконец договорились о порядке очередности. Сауляк глаз с мальчишки не
спускал, и когда понял, что «вот, началось», тихо подошел к двери, за которой
укрылись насильники. Возле двери, разумеется, стояли двое жлобов, которых
поставили «на атас», пообещав дать попользоваться Колей после паханов, но они
не являли собой препятствия для Павла. Давно еще, спустя только месяц после
прихода Павла в зону, все знали, что связываться с ним нельзя. Себе дороже.
Поэтому завидев бесшумно двигающуюся почти бесплотную фигуру Черенка, они
только и думали о том, как бы не встретиться с ним взглядом.
